умозрение, служение дает мне крепость стоять в миру и твердо, и с широко открытыми через идеи глазами: ведь нося в себе идеи, я притягиваю на себя, как громоотвод, — факты жизни, и сок и молнию из них извлекаю, что по моим жилам просачиваются и просверкивают. — Значит — так держать! «Под лежач камень вода не течет», — сказано. И очень через Эрос это помыслено: ведь «лежач камень» — это мертвый фалл; живой же человек должен быть «стояч» камень или «бегуч» — и тогда вода женское его оросит. Однако, вишь, на каком уровне держит твою мысль двухдневный контакт с жизнью: ты никак не то что не воспаришь, но даже и самоопорной мысли начать не можешь, — а все отбиваешься и в тенетах и путах житейских тужишься: на уровне правил практического поведения мыслишь и линию эгоистически-личного поведения вырабатываешь; свет еще не вошел, и ничего я не вижу, а лишь топчусь, кручусь, барахтаюсь безглазым телом. Вот видишь, и польстить тебя себе жизнь заставила: выдоила из тебя ей славословия: что, дескать, и мысли без неё шагу никуда. Не воин ты, а бабник — в сегодня до сих пор пройденном рассуждении: слишком оно заинтересованно
Та-а-к, Значит, есть во мне ощущение того, чем может быть мысль: красотой, истиной, — т. е. есть цель, и она проволакивает меня на любовь к себе, на пир веселости и окрыленности духа и умозрения сквозь жизнь и ее тенета. Ибо я, вкусив однажды, уж помню эту радость легчайшую. Значит, не просто любить, а что любить кто призван и кому пристало. Значит, я сквозь тенета продираюсь к той, кого я больше люблю и кого мне любить пристало, — и отрясаюсь от любвей сирен и русалок. Ну да: плывя по жизненному морю среди майи забот и хлопот о ближних, которые сладчайшими песнями-рассуждениями (вроде сегодняшнего) тебе дух туманят, говоря, что только они истинные и есть на свете и к ним припади, — памятуй, что припадешь и утонешь; оттого мудрый Одиссей велел силой себя приторочить к мачте: чтобы и слышать — и не поддаваться
Любопытство и опыт
Но в общем это: пытаться войти во грех и во искушение — и чистым остаться. А это нельзя: потому что для чего я ввожу себя во грех и искушение? — Оттого, что «хочу все знать» из любопытства, т. е. уже любопытством тебя грех и оковал, увязал за собой. Потому запрет вкушать от древа познания был узами не на дух, мысль и лицезрение света, а на слюнявое любопытство — как собака, высуня язык, истекает (недаром про женщину говорят: «исходит любопытством») в предвкушении. Любопытство — сосущее и присасывающееся. Это есть чувственность в уме, его въедливость. Это секс — частичка в Эросе. Эмпиризм в науке: верить только опыту, непосредственно чувственному контакту с вещью — это как ребенок хочет все на зуб обкусать, облизать, во рту подержать вещь; это оральный эротический акт — детскость, инфантилизм мышления: когда даже глазам и ушам — на зрение и слух не верят, но лишь органам осязания, обоняния и вкуса — т. е. непосредственному касанию. Если вспомнить проделанный в предыдущий день с помощью платонова «Тимея» разрез бытия, идей творения и воплощения (от идей, прообразов через демиурга в монады-сперматозоиды; далее с помощью стихий-божеств-веществa: земля, вода, воздух, огонь и т. д.; появление живой формы и особи на свет — и ее прорастание сквозь жизнь и попытка умом в познании воспроизвести пройденный путь и вернуться от нынешнего состояния — к идеям, прообразам), — то сенсуализм и эмпирия есть заново прохождение того звена, когда монада, форма наполнялась дарами стихий, веществ, так что через опыт и можно обрести представление только о веществах, качествах, материях-матерях, грудью кормящих, — но служанок и кормилиц у бытия и мирового замысла. Опыт — это сосание груди мира как матери-материи (а ведь все роддомом и недоношенным младенцем мыслю — а?)
Итак, поскольку познание есть эротическое соитие духа со вселенной, то и в Логосе, значит, та иерархия и лестница, что есть в Эросе, — полностью сказывается. И как есть Эрос-прародитель и Эрот- рожденный (Амур-секс), как есть первый Адам Человек и Адам при Еве, частичный, половой, — так Ум и уменье, Разум и рассудок. И рассудок (частичный ум) — как Адам при Еве, состоит при эмпирии: как устроитель и оформитель касаний монады о вещество, контактов формы о материю и заглатываний ее: как оно, это дело, происходит
Из утробы на свет
Но это все познание утробного периода — без света, с огнем, светильником искусственным — самодельным, кустарным, для внутреннего употребления. Потому рассудок никогда не уверен, не может претендовать на истину (то, что есть), однако в скептицизме дерзает свой предел и тупость объявить всеобщим пределом Хотя в этом признании ему дана спасительная скромность: благодаря тому, что рассудок невысоко ставит себя и претендует давать не идеи, а организующие опыт концепты и конструкты, он может работать
Кант отграничил мир явлений от вещей в себе Явление есть вещь, для нас повернутая, чувственно с нами соприкасающаяся, и познание мира явлений — это сексуально-утробное, сосательное общение с бытием. Глаза еще не раскрылись, зрения и света нет, и безглазое тело губкой сосет — и вот все, что оно знает. Но вот человек выбил дно и вышел вон: родился, отсосался, встал на ноги, вертикально вознес голову, открыл глаза — взвидел божий свет, и в него вошел ум. Он узнал величие, возвышенность и необъятность бытия. Сосущий и безглазо касающийся не может иметь идеи простора и великого, он знает лишь тесно прилегающее, а это все — вот тут, возле, около, в точке, руку протянуть: все малое и такое же, как я, по моим меркам. А вот вышел вон — и исчезли облегающие воды. Ведь зародыш в пузыре из воды вынашивается — как бочка по морю плывет, и человек, рождаясь, из вод на легкий воздух и твердую землю выходит Значит, при выходе из утробы рождается вместо синкретических вод — и бытия как воды (Фалес) — различение твердого (жесткого, неуступающего) и легкого (летучего, податливого): куда можно и куда нельзя шевельнуться. И все последующее развитие — это в «можно»: в воздух, в высь, куда мир уступает — и, значит, манит; не в землю же врастает человек, а в небо вырастает: как огонь и фалл, что оба равно преодолевают силу тяжести и имеют силу тянуться вопреки ей вверх. Возникает дальнодействие. И если в этих условиях я опять продолжаю полагаться лишь на опытное знание — это значит, что я хочу все ухватить, низвести до себя, до уровня своих представлений и в рот положить — т. е. продолжаю действовать как сосунок; а сам я по составу в этом акте — лишь земля, материя, сила тяжести, обладающая способностью низводить
Но огонь-то, например, этому не поддается. Попробуйте узнать, что такое огонь, попытавшись повернуть, изогнуть язык пламени так, чтобы он шел сверху вниз и искры летели вниз, «вы просто потушите огонь и ничего о его природе не узнаете. И когда откроются глаза и виден свет станет, который изливается опять сверху: как дар, как откровение, — попробуйте понять, что он такое, схватив кусок света (но так, чтобы не выпустить из рук, окружить его со всех сторон материей, землей), — и вы получите не свет, а тьму, правда, уже как идею чего-то связанного со светом: как то, что не есть свет. И все открытия эмпирии в своих высших проявлениях как раз единственно могут открыть и утверждать именно о журавле света через синицу тьмы в руках И какие бы сложнейшие ухищрения и приборы ни воздвигала эмпирия, то все будет воздвиженье Вавилонского столпа — т. е. заполнение неба землей, а не узнание того, что есть небо (само и поистине) Однако эти последние мои твердые различения что-то мне не нравятся. Ведь контакт-то происходит, соитие осуществляется, а ведь выше мы вывели, что в высший миг соития не знаю, что я ощущаю: ее или себя, женское или предельно мужское? — и то, что это уже неважно, что четкие различения и формы утратили смысл, и восстанавливается единое: Человек (андрогин), — это-то и дорого и есть радость. Значит, неважно, что в опыте я не узнаю света, а узнаю о свете через тьму, — это потом, результат, остающийся после смерти опыта. Сам же опыт, как и строительство Вавилонского столпа, — есть усилие, поднятие, воздвиженье в любви и к любви, так что и опыт (как и война, и как эротический акт) есть сладостное самозабвенье познания — ток между нами и бытием
И все же это — на уровне низовом. Это попытка понять всеобщий мировой Эрос, зная только секс и пытаясь лишь его раздуть до неба. Когда человек вышел на воздух и свет, необходимо становится
