«я», а не отмирание
В казни человек — особенно возлюбленный бытием фалл, и бытие нетерпеливо, возгорается сладострастием к человеку этому, не может ждать и приковывает к себе. Он избранный и призванный. Но само это воспламенение космоса, нарушение его ритма, вспышка и разряд молнии — есть непорядок, ЧП, северное сияние, протуберанец — особое стечение и возмущение звезд. Здесь очевидна становится бисексуальность бытия. При естественном прорастании человека-фалла сквозь бытие оно играло роль влагалища, женщины, матери — лона покойного и приемлющего. Но в coitus interruptus, в казни, — бытие вдруг остервенело набрасывается на человека и, превратившись из влаговоздушной женщины в огненно страстного мужчину, активничает и вонзается в человека (большинство видов казней — то или иное преткновение). Так что мужественно идущий на смерть: на казнь, на бой с врагом, — готовый встретить ее как подобает мужу, на самом деле играет в этот миг в соитии с бытием роль женскую. Казни — столь же разновидны, сколь и природы людей, и национальные космосы. И всегда — точное слово о том, как понимается в данном космосе (обществе) человек и что он есть, в чем его суть, так что если ее уязвить, отнять, — человека не станет. Казнь есть мысль: что есть человек, — определенное человекопонимание
Русская казнь — топор: человек отождествляется с деревом; так еще одно подтверждение интимной связи русского человека с растением (а не животным) находим. И Раскольников, который на что уж мыслил западными примерами: Наполеон я или тварь дрожащая?.. — инстинктивно потянулся к топору: ничего иного придумать не мог. То же и крестьяне во «Власти тьмы» Толстого… Недаром! и Чернышевский идею социальной перемены! Заметил о себе. что слова: «недаром», «неслучайно» — основные скрепы, связи в ходе движения мысли. Точнее: они не дают никакого движения, а просто рядом нанизывают гирлянду ассоциаций, тем утяжеляя тезис и придавая ему видимость доказательности. Однако связанные через «недаром» и «неслучайно» положения, хотя доказательства не дают, но силу убеждения имеют, — ив итоге мысль получается убедительна не менее, чем от доказательств и выведения. Оба якобы доказующие слова эти начинаются с «не» — с отрицательного хода. Но так как они попирают сами по себе отрицательные идеи: «даром» и «случайно» — то слово, выросшее на двух отрицаниях, начинает держаться как на китах и обретает твердость убеждения. И это — характерный для русской логики ход: с отрицания… выговаривает так: «К топору зовите Русь»; А революция — пожар (в тайге)
Древнегреческая казнь — яд, чаша цикуты Сократу. Убивается человек через воду, через замутнение источника: значит вода в нем и есть жизнь1. При том и здесь сферичность2 греческого миросозерцания сказалась: смерть посылается в центр человека — в живот: в его ядро, вовнутрь — при том, что тело остается нетронутым. Для пластического, скульптурного греческого мировосприятия даже в смерти нельзя допустить безобразие человеку: сохранность и неприкосновенность тела — формы земли важнее, чем сохранность жизни — воды в нем. Сходно с этим и в Древнем Риме: открывание вен, выпускание крови (смерть Сенеки в ванне) тоже мыслит жизнь — как текущую. Яд — встречное семя, закупоривающее выход живому семени, тромб в средоточии человека образует; но везде вода при нетронутости земли и вида в человеке
Очевидна здесь и связь между средиземноморским Эросом и родом казни. Если, как общая посылка, справедливо, что при казни человек играет роль женского начала, а бытие — мужского, то и здесь чаша цикуты есть вторжение спермы во влагалище человека. Но это как искусственное осеменение, без фалла, зачатие- смерть внеполовым путем, как бы соитие однополых: мужчины с мальчиком, при том лишь, что один активен, другой — восприемник
В Древнем Риме, где уже Эрос разыгрывался вокруг Поппей, Октавий, Агриппин, Мессалин, — казнимый надрезанием вен мужчина — выдаивается страстно заглатывающей кровь римской волчицей. Недаром «римлянка» — синоним женщины-мужчины, сухой и огненно-волевой (римские матери: Волумния — мать Кориолана; римская девственница Лукреция и т. д.)
К югу и востоку от Средиземного моря — казни пронзением: распятие на кресте, сажание на кол и бамбук, харакири и др. Распятие на кресте — коронное воздвижение человека-фалла в бытие: он поднимается таким столпом, как никогда при естественном росте в жизни не мог бы.[40] Он в позе женщины отдающейся — раскинувшей руки для объятий. Казнь здесь затянута: соитие насильственно продлено во времени. Как через обрезание мужчина насильственно освобожден от собственной женщины и усилен как мужская половина рода людского, — так и при распятии человек явлен как ребро Адамово, Ева — усилен как женщина: пятиконечным пронзением [41]. Тюркская казнь: сажание на кол — совершенно очевидное соитие при том, что казнимый превращен в женщину. Однако перевернутое расположение контрагентов действа обнаруживает и здесь бисексуальность обеих сторон. Под действием естественного тяготения человек припадает к земле: значит, по расположению казнимый — мужчина, а земля — женщина. Но с земли вздымается кол — фалл, и казнимый на него намертво насаживается: значит, земля здесь мужское, а припадающий — женское
Подобна этому и китайская казнь, когда человека привязывают в клетке, а под ним сажают бамбук, который за несколько дней вырастает и неуклонно проходит, насаживает на себя казнимого. Медлительность китайского принципа жизни и истории и растянутость материково-азиатского соития (ср. Кама-сутра индийская) в сравнении со стремительным рывком японского харакири. Обе казни видят жизнь человека заключенной в его центре — в животе (японец вываливает русла внутренних вод). Но что-то тошнотно мне стало копаться в этих материях. Скажем скороговоркой: есть казни, что мыслят о человеке как состоящем из земли (побивание камнями, зарывание живьем в землю, бросание со скалы); есть те, что мыслят о жизни в нем как воде (перечислены уже и плюс — утопление); жизнь как воздух мыслится повешением; жизнь как огонь мыслится в аутодафе!; жизнь как квант мыслится электрическим стулом и т. д. Во всяком случае описание казней у Гоголя (казнь Остапа в «Тарасе Бульбе») или у Кафки (блестящий нож в конце «Процесса» или машина для эвфории в «Исправительной колонии») — должны рассматриваться как сцены остросексуальные. Недаром эти писатели, совершенно инфантильные, стыдливые, исполненные страха перед женщиной, так сказать, как таковой, бегущие любовных сцен, — в сценах истязаний отдаются откровенному сладострастию
Казнь — близкодействие космоса с человеком: именно секс (телесно-осязательный контакт), а не Эрос
Хаос — нечленораздельность
26. XII.66. Итак, продолжаем голову толковать. Рот. Рот, пожалуй, — завязка человека: рот — всеобщий проход для стихий входящих и исходящих. Через эту лунку, пещерку, предбанник, предтечу, шлюз, погранично-пропускной пункт бытие трансформируется в человека: стихии приобретают тот вид, в каком они могут далее входить в состав человека, культивируются, причесываются
Земля. Войти может только как пища, еда, т. е. земле надо дослужиться, чтоб удостоиться войти в человека: для массовой «Действо огня» по-испански неорганической природы вход почти воспрещен — лишь немногие и то несамостоятельно, а в качестве слуг: как соли при пище или в воде — могут быть допущены. Значит, накануне человека сразу выстраивается иерархия — сословия природы. Парии — неорганическая природа; это широкие массы и тяжелые. Лишь поверхность земли, где она обращается к воздуху, открытому космосу и солнцу и где от их соединения образуется растительность и животный мир, — там избранники для вхождения внутрь человека. Много званых, да мало призванных: лишь ничтожно, бесконечно малая часть земли входима внутрь нас — лишь то, что на поверхности земли. Но значит и обратно: нутро земли непостижимо для нас адекватно, ибо не может войти в наше нутро-утробу и не может быть ощущено чувствами внутренними, но лишь нашей поверхностью: неорганический космос мы постигаем кожей, осязанием, слухом, зрением. Итак: поверхность земли составляет наше нутро; наша поверхность сродни с нутром земли. И стихии (земля, вода, воздух, огонь), когда они не в составе вещей, но чистые и неразложимые элементы, — нам известны именно через нашу поверхность: касания, протяженность, твердость, тяжесть (земля): мягкость, влажность, податливая упругость (вода); легкость, пустота, звук (воздух); тепло, свет (огонь)
Итак, для поверхности нашего существа жизненно необходимы несмешанные стихии — открытый
