Но в том-то и беда, что среди своей родни Орсини не видел никого, кому мог поручить подобную миссию. И потом, убить одного только Родриго недостаточно — есть ведь еще Чезаре, все крепче забирающий в железный кулак города Романьи, падавшие перед ним на колени один за другим. Кто окажется настолько смел, чтобы подобраться с кинжалом к Чезаре Борджиа, Быку Борджиа, о силе которого ходили в последнее время какие-то уж совсем невероятные слухи? Тут нужна не только большая доблесть, но и недюжинная отвага. А представители клана Орсини могли похвастаться выдающимися пороками, но увы, мало кого из них отличали выдающиеся достоинства.
«В отличие от Борджиа, достоинства которых поистине соизмеримы с их пороками и их чванством», — думал Антонио Орсини, чернея, смурнея и чахнув от зависти.
Но он все-таки был мудр, старый, видавший виды Антонио Орсини. В определенный момент он понял, что открытое противостояние с Борджиа принесет ему только вред. Он сделал вид, что смирился, прекратил сношения с Колонной — с которым испокон веков враждовал семьями, но на почве общей ненависти к Борджиа почти сдружился, — сжег, не читая, обращенное к нему письмо монаха Савонаролы, а в переписке с флорентийским лисом Макиавелли не уставал превозносить нового Папу до небес. Он даже заставил своих племянников, этих балбесов Паоло и Франко, пойти на службу к Чезаре — чтобы быть поближе к нему и использовать шанс, буде тот представится. Ведь где же еще случаются непредвиденные несчастья, как не на войне?
Но увы! Этим двум идиотам только и достало ума, что ввязаться в заговор, провалившийся в самом зародыше. Сам по себе заговор был не плох — Джованни Бентивольо, тиран Болоньи, оказался хитрым и вдумчивым интриганом с большим опытом, кардинал Орсини знал это и уважал его, как только можно уважать потенциального врага. Он мог стать действительно опасным соперником для Чезаре и даже свалить его, если бы осмотрительнее выбирал себе союзников. Паоло, Франко, этот мальчишка Оливер да Фермо… Неудивительно, что кто-то из них проболтался, и Борджиа прознал обо всем еще до того, как заговорщики успели выработать подробный план. Насколько знал Орсини, они хотели завлечь Чезаре в ловушку при осаде одного из следующих городов, Фаэнцы или Камерино. Дождавшись, пока разгорится сражение, они собирались покинуть поле боя в самый неожиданный момент, так что папская армия оказалась бы разбита, а сам Чезаре убит или пленен. Хороший план, жаль, что он провалился. Кто-то донес, и Борджиа отреагировал, как всегда, молниеносно. Он немедленно созвал к себе все верные ему войска, проигнорировав при этом отряды под командованием предавших его кондотьеров. Объявил о наборе новых командиров, которых набрал не только среди почтенных итальянских семей, но и среди всякого сброда, в том числе из испанцев. Уговорил примкнуть к нему даже прославленного Вала ди Ламоне, чья пехота не знала равных по обе стороны Пиренеев. Прежде ди Ламоне наотрез отказывался присоединиться к папской армии из-за кровной вражды с Вито Вителли — но теперь, когда Вителли пошел против Борджиа, ди Ламоне был только рад сплясать на его костях. И так далее, и тому подобное — карты шли в руки Борджиа, дорога стелилась ему под ноги, с неба сыпался дождь из розовых лепестков. Чертовы Борджиа. И как они только это делают?!
Но оставалась еще одна возможность, одна небольшая ниточка, потянув за которую, Антонио Орсини мог свалить этого глиняного колосса. Зная характер Чезаре, не возникало сомнений, что бунтовщиков ждет скорая и жестокая расправа. Кардинал Орсини ждал этого, втайне потирая руки. Племянников он не любил, но их смерть могла послужить ему больше, чем их ничтожные жизни: это дало бы повод для объявления вендетты между кланами Орсини и Борджиа. Тогда он сможет подсылать убийц открыто, под предлогом жажды мести, сумеет развязать целую войну — и пусть бы это повергло улицы Рима в хаос, но в хаосе, как и на поле боя, всякие случайности происходят довольно часто. Один или даже дюжина убийц не смогут победить Борджиа — но сотня убийц? Две, три сотни, если дело удастся поставить на широкую ногу? Никому не может везти так долго, никто не сумеет так изворотливо бегать от смерти. Даже проклятые Борджиа.
С этой обнадеживающей мыслью Антонио Орсини ждал вестей от племянников, отдыхая в простом соломенном кресле в полупустом, слабо натопленном зале своего обедневшего дворца. Он предавался мыслям о жизни вечной и сладким грезам о теле Чезаре Борджиа, изрубленном на куски в якобы случайно вспыхнувшей уличной драке, когда камергер сообщил ему о прибытии гонца. Орсини встрепенулся — и сник, когда оказалось, что гонец прибыл не из Фаэнцы или Урбино, а из папского дворца. Его святейшество Александр VI приглашал своего доброго друга Антонио Орсини на ужин, на котором будет присутствовать также его дочь, монна Лукреция.
Похоже, Родриго получил какие-то вести от сына, подумал Орсини, хмурясь и жуя толстый старческий ноготь — дурная привычка, от которой он за семьдесят лет так и не смог отделаться. Наверное, Чезаре казнил Паоло и Франко, и Борджиа хочет сообщить мне об этом с глазу на глаз, чтобы полюбоваться моим горем. Что ж, отлично. Пока что все складывается как нельзя лучше.
Он велел камергеру приготовить сутану — строгую, без каких бы то ни было украшений, — и явился точно в назначенный час во дворец Борджиа на площади Святого Петра, тяжело опираясь на руку пажа, который сопровождал его всюду последние восемь лет.
Родриго Борджиа встретил гостя с удивительной теплотой. Его дочь, прелестная Лукреция, приветствовала кардинала поклоном столь глубоким и изящным, что в давно почерневших и остывших углях, оставшихся от костра плотских страстей Антонио Орсини, вдруг вспыхнула и затеплилась новая искра. Мягко отстранив пажа, Лукреция подхватила кардинала под локоть и, весело щебеча, повела к обеденному столу, уютно накрытому на троих в окружении свежих цветов и мягко мерцающих свеч. Орсини не дал обмануть себя и зорко следил за ее пальцами, опасаясь, не выскочит ли из какого-то ее перстня отравленная игла.
— Добрый друг, — сердечно сказал Родриго, когда кардинал тяжело опустился в резное кресло за столом. — Как давно я не видел тебя. Ты постарел.
Такое фамильярное обращение поставило бы Орсини в тупик, если бы он не знал Родриго Борджиа без малого сорок лет. Но он хорошо понимал, что кроется за этим радушием, и приготовился к схватке.
— Никто не молодеет, Родриго, — ответил Орсини в тон ему — просто гость, отвечающий хозяину, Антонио, говорящий с Родриго, а не кардинал с Папой и не Орсини с Борджиа. — Хотя глядя на тебя, я порой думаю, что это старое присловье придумал дьявол, чтобы лишить нас надежды.
— Дьявол не лишает надежд, он только внушает ложные, что гораздо опаснее, Антонио. Посему первый наш бокал давай осушим за то, чтобы Господь помог нам отличить истинные надежды от фальшивых.
Орсини скосил взгляд. Лукреция, ловко отделавшись от пажа, сама прислуживала за столом и уже наливала вино в чашу отца — белое, искристое, в котором Орсини по запаху распознал шардоне. Потом она поставила кувшин и взялась за другой, наполненный тягучим пенистым кьянти. Орсини невольно шевельнул кончиком носа, подавшись вперед.
— Не желаешь пить одно вино со мною? — спросил он вполголоса, напряженно улыбаясь.
Родриго вскинул брови в хорошо разыгранном изумлении — и весело рассмеялся.
— Помилуй, Антонио! Да никак ты решил, что я задумал тебя отравить в своем собственном доме? С чего бы?
— Мы оба знаем, с чего, — холодно сказал кардинал Орсини.
Родриго вздохнул, с досадой хлопнув ладонями по подлокотникам кресла. Такие порывистые, почти мальчишеские жесты всегда придавали ему какого-то безудержного обаяния.
— Раз уж ты сам завел об этом речь… Чезаре писал мне о том досадном инциденте, в который оказались вовлечены твои племянники. Я предостерег его, чтобы не порол горячку и не предавался бездумной мести. Я знаю, что он на это способен.
Последние слова прозвучали доверительно, но Орсини не дал отвлечь себя и знаком попросил Лукрецию забрать кувшин. Та пожала плечами, лучезарно улыбнулась и налила ему того же вина, которое только что наливала отцу. Орсини обратил внимание, что себе она налила кьянти. Его кольнуло тревогой, пока что смутной.
— Но не бойся, — елейным голосом продолжал Родриго. — Не бойся, Антонио, головы твоих беспутных племянников в целости и сохранности. Ведь Чезаре не может казнить их, не казнив всех остальных заговорщиков — ты знаешь, в этом отношении он неизменно справедлив. Точно так же он не может и помиловать Франко с Паоло, не помиловав их друзей. Все они в одной упряжке. А мы с тобой
