Буря Жнеца

Бутыл пожал плечами и принялся оглядываться. – Куда пропал Геслер?

– Наверное, удобряет деревья.

– Может быть, – недоверчиво сказал Бутыл. – Но я просыпался раньше, а его уже не было.

«Боги подлые…» Отмахнувшись от комаров, Скрипач побрел к краю поляны, где расположился другой взвод. Увидел Буяна, похожего на медведя-шатуна – рыжие волосы и борода превратились в копны, в них завязли сучки. Моряк неутомимо пинал в бок громко сопящего Курноса.

– Буян, – громко позвал Скрипач, – куда делся твой сержант?

– Без понятия, – сказал здоровяк. – Да, он стоял на последней страже. Эй, Скрип! Она не должна была жечь «Силанду»! Так?

– Конечно, нет. Слушай, если Геслер не вернется, вам надо начинать его искать.

Поросячьи глазки Буяна заморгали. – Мож, потерялся. Но я не думаю.

– Тебе лучше и не думать, капрал.

– Точно. А твой Корик хорош как следопыт?

– Нет. На деле он совсем бесполезен. Но в глаза не говори. А Бутыл…

– А, этот. От него у меня мурашки, Скрип. Строчит чаще, чем я нос чешу. Да, солдаты любят это дело, но…

– Он сказал, это не он.

– Гм. Если Улыба так хочет залезть к…

– Улыба? Ты о чем, Буян?

– Я…это…

– Слушай, Бутыла преследует злой дух или что-то вроде – Быстрый Бен подтвердил. Так что кончай подмигивать. Этот дух… гм, женщина. Она слишком его любит…

– Все маги больные.

– Это к делу не относится, Буян.

– Ты так сказал, – буркнул капрал, вздрагивая и отводя глаза. – «Это к делу не относится», – передразнил он друга.

– Я все слышал, капрал.

Буян провел рукой по диким волосьям и, так и не взглянув в глаза сержанту, пошел к очагу. Походя он наступил сапогом на руку спящего Курноса. Послышался отчетливый треск; пехотинец пискнул и сел. Буян уходил, не ускоряя шага. Курнос посмотрел на руку, нахмурился, увидев, что третий палец торчит под странным углом – и вставил его на место. Затем он поднялся и побрел опорожнять мочевой пузырь.

Скрипач поскреб подбородок, развернулся и ушел к своим.

«Да, мы смертельная смесь».

***

Геслер бродил по необычным руинам. Свет угасал, отчего место делалось все более призрачным. Круглые стены – по меньшей мере дюжина строений разбросана среди древних деревьев. Камни отлично отесаны, сложены без раствора – он открыл это, отодрав кусок мха. Геслер заметил регулярность каменных глыб с края поляны, подумав сперва, что это основания давно рухнувшей колоннады. Однако все обнаруженные им камни относятся к мостовым. Из-под них проросли корни, ходить здесь опасно.

Он уселся на край одного из колодцев, уставился в чернильную тьму. Ощутил запах стоялой воды. Он был странно рад, поняв, что его любопытство притупилось не так сильно, как он считал. Не так, как у Каракатицы, к примеру. Теперь это угрюмый ублюдок. А он, Геслер, многое повидал в жизни, и кое-что из пережитого навеки запятнало кожу – не говоря о, гм… более тонких изменениях. Однако по большей части скопище воспоминаний – что ты видел, что сделал, чего не сделал, – тянет человека ко дну.

Он не может взглянуть в пламя взводного костерка, чтобы не увидеть, как Правд бесстрашно бросается во дворец И’Гатана. Он опустил взгляд на самострел в руках, когда они спотыкались в проклятом лесу – и словно увидел Пеллу: стрела торчит во лбу, парень оседает на углу какого-то дома едва в сотне шагов от ворот И’Гатана. Каждое воронье карканье вызывает в памяти вопли той ночи в Рараку, когда духи нападали на лагерь Собакодавов. Взгляд на руки, на ободранные костяшки – и видится тот викан, Колтейн, берега Ватара… «Боги, мы провели всех этих людей так далеко, вели еще дальше – и чем кончилось? Жестоким предательством, падением у Спуска!»

Резня жителей Арена, когда Т’лан Имассы Логроса восставали из праха посреди улиц, их каменное оружие поднималось и опускалось, поднималось и опускалось. Если бы тот бывший Алый Клинок не отворил ворота, позволив людям бежать, в городе могло не остаться живых. Ни одного живого. «Кроме нас, малазан. Мы могли только стоять в сторонке и наблюдать за бойней. Беспомощные как дети…»

Дракон сквозь огонь, лодка в пламени – его первый взгляд на Тисте Эдур: мертвец, пришпиленный к креслу копьем великана. Весла с безголовыми гребцами, руки на деревяшках, а отрезанные головы сложены в кучу у главной мачты – глаза моргают, когда посветишь, лица искажаются жуткими гримасами…

«Кто же сложил дюжину колодцев посреди леса? Вот что хотелось бы узнать.

Вроде бы».

Он вспомнил стук в дверь, вспомнил, как открыл ее – с нелепым восторгом узнав иссушенного Имасса. «Буян, это к тебе». «Да, я мечтаю о подобных моментах, рыжий бычара. И что это говорит о парне по имени Геслер? Постой. Я не настолько любопытен».

– Вот ты где!

Геслер поднял голову. – Буян. Я как раз думал о тебе.

– Думал что?

Сержант показал рукой на черный провал: – Пролезешь ли туда, разумеется. Большая часть пройдет. Разве вот голова…

– Ты все время забываешь, Геслер, – сказал капрал, подходя ближе, – что у меня привычка давать сдачи.

– Ничего такого не помню.

– Напомнить?

– Чего я хочу, так это знать: зачем ты меня беспокоишь?

– Мы собрались и готовы выходить.

– Буян.

– А?

– Что ты обо всем этот думаешь?

– Кто-то любил строить колодцы.

– Нет, я о войне. Этой войне. Здешней.

– Я расскажу, когда начнем головы снимать.

– А если этого вообще не случится?

Буян пожал плечами, запустил толстые пальцы в узлы бороды. – Значит, еще одна типичная для Охотников война.

Геслер буркнул: – Давай, продолжай. Нет. Сколько раз мы с тобой дрались?

– То есть – я с тобой?

– Нет, проклятый идиот. Против других людей.

– Счет потерял.