Буря Жнеца

Хаос сердца утихал, пропадал, исторгался наружу с каждый вздохом саднящих легких.

Свободен!

Никогда! Свободен!

Никогда больше!

***

На дне бывшего моря клинья пехоты медленно двигались вперед, несмотря на ливень стрел. Стрелы стучали по сомкнутым щитам, отскакивали от глухих забрал, иногда проникали в щели доспехов. Солдаты кричали, шатались – иные оправлялись, иные падали – но их подхватывали руки соседей – строй смыкался, тела волочили ноги, отдавая алую кровь грязи под ногами. Руки проталкивали мертвых и умирающих вперед, от шеренги к шеренге, руки тянули и хватились, передавай груз все новым вытянутым в готовности рукам.

Над всем этим звенела песня, отмеряя каждый тяжкий шаг.

Двенадцать шагов от овлов, от сухих островков. Уже можно разглядеть лица, застывшие в ярости или страхе. Медленное наступление устрашало ожидающих овлов. Наконечники из людей – они все ближе. Огромные стальные клыки – они неумолимо надвигаются. Шаг, остановка, шаг, остановка.

В восьми шагах из передней шеренги начали выпадать утыканные стрелами трупы. Тела валились в грязь. За ними летели щиты. Сапоги ступили на всё поверженное, втаптывая в жижу.

Тела и щиты шли нескончаемым потоком.

Войско строило настил из плоти, кожи, дерева, металла, чтобы преодолеть последние шесть шагов.

В строй летели дротики. Солдаты падали, чтобы с ужасающим равнодушием заполнить собой прорехи в гати. Раненые истекали кровью. Раненые кричали, тонули в грязи. Казалось, что клинья поднимаются над болотищем. Ритм не сбивался.

Четыре шага. Три.

И острия громадных клыков вдруг рванулись вперед, издав громкий рев.

Вонзились в человеческую плоть, в подставленные щиты и пики. В овлов.

Каждый мечтает о победе. Разум грезит о бессмертии. Никто не желает сдаваться.

Солнце уставилось вниз, с горячим вниманием созерцая К’усон Тапи, на котором две цивилизации сцепились глотка против глотки.

В последний раз.

***

Возможно, это роковое решение… но он его принял. Взяв с собой все взводы, что побывали в деревне, Скрипач развернул солдат лицом к западу, отчего построение потрепанных сил Кенеба стало напоминать «черепаху». Они больше не смотрят на громадину армии Летера и Худом клятых волшебников. Нет, они ждут здесь. А напротив – тесные ряды Тисте Эдур.

Трусость? Он не был уверен. Судя по взглядам приятелей – сержантов (кроме Хеллиан, которая все время пыталась ухватиться то ли за Смертоноса, то ли только за его яички, пока не вмешался Чопор), они тоже толком не понимали.

«Ладно. Я просто не желаю видеть, как накатится волна смерти. Трусость? Да, это никак иначе не назовешь. И все же… Я не чувствую себя устрашенным».

Все, чего они сейчас желают (кроме Хеллиан, ведь ее желания очевидны) – это умереть в бою. «Увидеть лицо ублюдка, который меня убьет. Отойти, не отводя взора… передав ему весь смысл умирания, смерти, вечное ее значение… каково бы они ни было… и надеяться, что на этот раз мне удалось передать то, чего не смогли передать мне все люди, которых я убил своими руками. Да, это похоже на достойную отходную молитву…

Но я не тебе молюсь, Худ.

На самом деле не знаю, кому молюсь… черт, это тоже не важно…»

Солдаты окапывались. Помалкивали. Им выдали мешок морантских припасов, в том числе две долбашки – не потребовалось приказа, чтобы все поняли необходимость вырыть укрытия на случай, если долбашки, жульки и остальное начнут взрываться.

Но, черт подери, все это предполагает бой.

Кажется более вероятным, что всех малазан поглотит магия, сожжет легкие, не говоря о коже, мускулах и прочих органах, заглушит последние отчаянные крики.

Скрипач поклялся, что напоследок будет не кричать, а проклинать. Отличное такое проклятие…

Он смотрел на ряды Тисте Эдур.

Каракатица подал голос сзади: – Знаешь, им все это тоже не по душе.

Скрипач что-то неразборчиво буркнул.

– Вот вождь. Старик с опущенными плечами. Наверное, все они ему подчиняются. Скрип, я готов взять его на себя. С долбашкой. Слушай… ты слушаешь? Когда поднимется волна магии, надо напасть на ублюдков!

«Да, неплохая идея». Скрипач заморгал, отыскивая сапера, и кивнул: – Передай по цепочке.

Тут в ряды ворвался один из солдат Фома Тисси. – Приказ Кулака, – сказал он, озираясь. – Где капитан?

– Держит Клюва за ручку. Не здесь она, – отвечал Скрипач. – Можешь передать приказы мне.

– Ладно. Держаться «черепахи» – не атаковать противника…

– Да чтоб ваши…

– Молчи, Карак! – рявкнул Скрипач. И кивнул гонцу: – Как долго?

Ответом стала непонимающая гримаса.

Скрипач взмахом руки отослал дурака и снова поглядел на Эдур.

– Проклятие ему, Скрип!

– Спокойно, Карак. Мы ударим, когда будет нужно. Ясно?

– Сержант? – Бутыл вылез из выкопанной им ямки. Лицо его было напряженным. – Что-то… что-то начинается…

В тот же миг с гребня холма раздался звук, от которого кровь способна застыть в жилах. Словно десять тысяч якорных цепей заскрежетали по земле – и в небо поднялась клубящаяся магическая стена, темно-пурпурная, пронизанная алыми прожилками. На вершине ее проблескивали черные молнии. Все выше…

– Худовы яйца! – выдохнул выпучивший глаза Каракатица.

Скрипач просто смотрел. Именно такое колдовство наблюдали они в море севернее Семиградья. Но тогда рядом был Быстрый Бен. А у Бутыла… Он схватил мага за руку: – Слушай! Если она…

– Нет, Скрип! Ее нет! Она оставила меня сразу после высадки. Прости…

Скрипач оттолкнул юношу.

Стена громоздилась все выше.

Тисте Эдур начали отходить от западного края поля.

Каракатица стонал: – Надо идти! Скрип! Как раз время!