Необыкновенная жизнь обыкновенной капли

«Грунт на Луне твердый». Я протокол подпишу. 

Борис Викторович Раушенбах вспоминал о том, как несколько суток подряд проходили без сна в поисках недоработок и неисправностей оборудования при под­готовке космических стартов. Вместе с другими все эти ночи не спал и С. П. Королев. И притом очень часто шутил: «Работать главным конструктором и приятно и вовсе не трудно: если у вас не получится — я вас на­кажу; если у вас получится — меня наградят». Эта шут­ка никому не казалась обидной: все знали, что и награ­ды, и наказания будут результатом объективной оценки промахов или заслуг. 

— Однажды,— рассказывал Б. В. Раушенбах,— когда обсуждались результаты одного из космических экспериментов, неожиданно приехали Королев и Кел­дыш. Королев вел Келдыша под руку и на чем-то горя­чо, напористо, как умел только он, настаивал. Я знал волевой, иногда озорной характер Королева. По про­мелькнувшей улыбке, быстрым колючим искоркам ка­рих глаз понял — он испытывает Келдыша «на проч­ность». Сдержанный, мягкий на вид Келдыш весь «по­добрался». Клинки характеров скрестились в долгом споре: агрессивному напору Королева Келдыш ответил корректной твердостью, находя каждый раз четкий ло­гический ход доказательства своей правоты. Спорили до вечера. Задетый за живое Келдыш распалился и не сдавал позиций. Я видел по лицу Королева: именно таким ему нравился собеседник... 

Борис Викторович всегда рассказывает живо и увле­ченно. Его не оставляет готовность к шутке и образно­му сравнению, хотя главное его оружие в дискуссии — строгая логика мышления и безупречные математические выкладки. При этом он неизменно остается доброжела­тельным даже к самым безосновательно неуступчивым оппонентам. 

Замечательная рациональность в решении научно- технических вопросов заставляла меня — математика по образованию — завидовать его инженерной хватке?. Я обращался к нему за советами по проведению самых разных экспериментов, просил найти ошибку в выводах формул и расчета... Он помогал всем, кто к нему об­ращался, пренебрегая ненужными формальностями и не демонстрируя своего превосходства. 

Талантливая молодежь оценила это — юные ученые и инженеры потянулись к Борису Викторовичу. Они и составили костяк коллектива, самоотверженно трудив­шегося с ним в годы запусков первых космических ра­кет и многие годы спустя. 

Коллектив соратников Бориса Викторовича на кос­мической ниве сложился потом, а пока я и Борис Вик­торович сидели за соседними столами. Тогда и нахлы­нула на нас новая волна утихнувшей в предвоенные годы игры: настольного тенниса, иначе пинг-понга. Я вспоминаю игру не потому, что она была особенной, и не потому, что захлестнула нас,— так могло быть с любой игрой. Важно для меня, что даже в технике этой игры искали мы ответы на вопросы, возникавшие в ходе нашей работы. 

За несколько лет до войны целлулоидный шарик мелькал в фойе кинотеатров, клубов, в московских дво­рах — играли стар и млад. Потом вдруг исчез... После войны шарик вернулся. 

...С ракетками в руках мы плясали около сдвинутых письменных столов в нашей тесной рабочей комнате. Играли в обеденный перерыв, оставались после ра­боты. Повторяли вслух литовские фамилии послевоенных мастеров и чемпионов: Душкисас, Варьяксис, Саунорис. 

Мы вступили в секцию настольного тенниса и для на­чала сделали ракетку по образцу тех, которыми играли «асы». Резиновые щеки самодельных наших ракеток поз­воляли закручивать шарик в полете. 

Мы внимательно присматривались к технике закру­чивающего удара. Шарик закручивался резким, каса­тельным к нему движением ракетки и летел белой мол­нией на противоположную половину стола. Тогда это называли драйвом—термин пришел из тенниса. Теперь прием усложнился, и его называют топ- спин. Современ­ные игроки придают шарику немыслимые направления полета и скорости вращения. Но чудеса демонстрирова­ли и в те времена. 

— Почему такая траектория у шарика? — спросил Б. В. (мы называли друг друга по инициалам). 

— Подъемная сила,— сказал я. 

— Да, отрицательная подъемная сила, направлен­ная вниз,— уточнил Б. В. 

Уже потом я узнал, что на явление подъемной силы при вращении впервые обратил внимание Рэлей, наблю­давший аномальный полет теннисного мяча. Он объяс­нил возникновение подъемной силы при обтекании вра­щающегося цилиндра или шара как эффект сложения циркуляционного движения воздуха с его набегающим потоком. Но исторический час еще не пробил, и Рэлей не усмотрел в странном полете мяча общего принципа возникновения подъемной силы в летательных аппара­тах тяжелее воздуха. Это выпало на долю выдающего­ся русского ученого Н. Е. Жуковского, который увидел механизм того же рода в возникновении подъемной си­лы, приложенной к крылу самолета (хотя само крыло не вращается), и доказал знаменитую теорему: сила, приложенная к профилю крыла и направленная вверх, перпендикулярно вектору скорости набегающего потока, равна произведению величин скорости, плотности воз­духа и циркуляции вокруг крыла. Циркуляция поро­ждает вихрь, срывающийся с задней кромки крыла. В зоне этой кромки смыкаются два потока — с верхней и нижней дуги крыла — и благодаря неравной длине дуг и неразрывности струй имеют разные скорости. По­верхность раздела потоков за кромкой крыла — лента (а точнее, некое тело), где потоки сходятся, извивают­ся, сворачиваются в спирали, отрывающиеся от крыла и превращающиеся в цепочку вихрей. Такая лента не­устойчива, подобно границе жидкости и воздушного по­тока, в которой возникают колебания, приводящие к распаду жидкости на капли. 

Полет пинг-понгового мячика-шарика, подъемная сила крыла самолета, устойчивость колебаний границы газа с жидкостью, где жидкость распадается на кап­ли,— все это выстраивалось в моем воображении в ряд связанных явлений. 

Чемпионами и даже мастерами маленькой ракетки мы не стали, но был в нашей жизни день, когда нам с Б. В. присвоили звание спортивных судей по пинг-пон­гу. Довольные, мы вышли из Дворца спорта «Крылья Советов». Но что-то нам мешало. Мое пальто стало почему-то слишком просторным, его пальто слегка жа­ло. Дальше мы вели себя, как сыгранная эстрадная пара: синхронно и озадаченно опустили руку в правый карман — все верно, там судейская карточка, потом — оба в левый, опять все на месте, две оторванные пуго­вицы, они лежат давно, пришить некогда. На минуту успокаиваемся: каждый нашел то, что ожидал. И вдруг, к удивлению прохожих, останавливаемся и начинаем самозабвенно смеяться. Мы обменялись пальто, они со­вершенно одинаковые, получены в одном месте по тало­нам, выданным на службе, только у него больше на размер, а в карманах — одно и то же.

 * *

Прошло немного времени, и Борис Викторович с группой молодых сотрудников ушел от нас. С. П. Коро­лев снова призвал под свои знамена давнего соратника по ракетным делам. На пороге стоял космический век. Старое слово «спутник» обрело новое значение. Роди­лась новая профессия — космонавт. Мы гордились, что к этому был столь близко причастен наш коллега! 

Изредка Б. В. приезжал в командировки к нам. Рас­сказы его были зачастую посвящены захватывающей всех теме. 

«Накануне старта Королев попросил меня и Феокти­стова в спокойной обстановке (уже все было подготов­лено) еще раз «проиграть» с Гагариным весь полет. Мы просидели втроем чуть более часа. Когда я свою часть разговора закончил, а Феоктистов был «в разговоре», мне абсолютно нечего было делать. Именно тогда, гля­дя на деловитого, спокойного Гагарина, я впервые с удивлением и, может быть, восторгом подумал: «Неуже­ли, черт возьми, он на самом деле полетит!» А до этого мы все так были заняты, так много было работы, что для эмоций времени не хватало... Думаю, что и сам Гагарин не пережил сильных потрясений ни при под­готовке, ни в самом полете, ни сразу после него. Ведь известно, что не Королев его, а он Королева успокаивал перед стартом». 

Затаив дыхание, слушали Б. В. и мы, прежние его со­служивцы, и начинающие свою творческую жизнь юные инженеры и техники. В рассказах Б. В. не было ничего из «острых» подробностей о чудачествах знаменитостей и о закулисных событиях. Чаще всего он обращал наше внимание на те черты знакомых ему и нам людей, ко­торые позволили им стать выдающимися. Б. В. объяснял на первый взгляд необъяснимые их поступки и выска­зывания, разрушая одну за другой легенды о стран­ности и упрямстве. Все, что он сообщал, было, как гово­рят теперь, высоко информативно и без поучений по­учительно. 

В один из своих приездов Б. В. обычной своей скороговоркой наделял нас новыми сведениями из области техники... Казалось, он успел изложить в отпущенное им самому себе время все, что хотел, и уже