Я поворачиваю рычаг, совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы она закричала от боли. Прошу, не заставляй меня идти дальше, прошу, помоги мне и признайся наконец.
– Я не могу сказать, в чем заключаются твои грехи. Даже если они мне известны, ты сама должна признаться в них.
Девушка начинает говорить то, мы хотим услышать, избавляя себя от пытки и обрекая на смерть. Тут я бессилен. Я нажимаю на рычаг чуть сильнее, чтобы заставить ее замолчать, но она продолжает говорить, превозмогая боль. Они с подругами призывали демонов, пытались предсказать будущее и хотели научиться врачеванию при помощи сил природы. В отчаянии я все сильнее давлю на рычаг, но она не умолкает, перемежая признания криками и стонами.
– Полегче, – велит мне инквизитор. – Дай нам расслышать, что она говорит. Отпусти рычаг.
И обращаясь к остальным, объявляет:
– Мы все свидетели. Церковь требует смерти через огонь для таких жертв дьявольских козней.
Нет! Я хочу сказать ей, чтобы она замолчала, но все смотрят сейчас на меня.
– У суда нет возражений, – говорит один из судей.
Девушка слышала приговор. Она понимает, что все кончено. Впервые с тех пор, как она переступила порог ужасной комнаты, в ее глазах разгорается поистине дьявольский огонь.
– Я признаюсь во всех смертных грехах. В своих грезах я принимала у себя в спальне мужчин и дарила им нечестивые поцелуи. Одним из них был ты, и я желала тебя. Я вместе со своими подругами вызывала души мертвецов, чтобы спросить у них, выйду ли я за любимого, о котором мечтала дни и ночи.
Она кивает в мою сторону.
– Я мечтала выйти за тебя. Я ждала тебя всегда, была на все готова, лишь бы отвратить тебя от стези монаха. А потом сожгла все свои письма и дневники, потому что речь в них шла об одном-единственном человеке, который был добр ко мне и которого я полюбила всем сердцем. Этот человек ты...
Я давлю на рычаг. Девушка захлебывается криком и теряет сознание. Ее белая кожа покрыта бисеринками пота. Стража собирается плеснуть на нее водой, чтобы привести в чувство и продолжить пытку, но инквизитор их останавливает.
– Не нужно. Суд слышал достаточно. Наденьте на нее рубаху и отнесите в камеру.
Стражники уносят бесчувственное тело, на ходу подобрав с пола голубую сорочку. Инквизитор обращается к жестокосердным людям, сидящим с ним за столом.
– Господа, я жду ваших подписей под приговором, если, конечно, кто-либо из вас не пожелает высказаться в ее защиту. В таком случае дело будет пересмотрено.
Все взгляды устремляются на меня, одни – в надежде, что я ничего не скажу, другие – что спасу ее, ведь она сама признала, что я лучше всех ее знаю.
Зачем ей понадобилось все это говорить? Зачем она пробудила во мне чувства, которые я с таким трудом преодолел, решив уйти от мира и посвятить себя Богу? Почему не дала мне спасти ей жизнь? Если я вступлюсь за нее сейчас, завтра весь город станет говорить, что я так поступил, потому что мы любовники. Моя репутация будет запятнана, а карьера погублена.
– Святая Церковь готова явить свое милосердие, если в защиту осужденной будет подан хоть один голос.
Я не единственный из присутствующих, кто знает ее родителей. Одни зависят от них, другие числятся в их должниках, третьи просто завидуют. Но никто не решается проронить хоть единое слово.
– Должен ли я объявить процесс завершенным?
Инквизитор, столь образованный и набожный, словно только и ждет, чтобы я наконец вмешался. Ведь она только что во всеуслышание призналась мне в любви.
«Одно Твое слово, и мой слуга будет исцелен», – сказал центурион Иисусу.
Я не разжимаю губ.
Инквизитор ничем этого не выказывает, но я знаю, он меня презирает. Он обращается к тем, кто сидит с ним за одним столом:
– Церковь в моем лице, в лице своего ревностного защитника, ждет утверждения смертного приговора.
Судьи удаляются, чтобы посовещаться, а я вновь отчетливо слышу искусительные речи сатаны, пытающегося в очередной раз смутить меня. И все же я не оставил ни единого следа на телах других девушек. Я видел, как иные монахи опускали рычаг до предела, и жертвы погибали в страшных мучениях: внутренности лопались, изо рта лилась кровь, а тела становились на несколько сантиметров длиннее.
Судьи возвращаются с вердиктом, который все они подписали. Он такой же, как и для остальных девушек: достойна смерти через огонь.
Инквизитор благодарит всех и покидает зал, не обратившись ко мне и не сказав ни слова. Все собравшиеся, что вершат правосудие и следят за соблюдением закона, тоже уходят, некоторые – обсуждая последние сплетни, иные же идут, опустив голову. Я подхожу к жаровне, беру раскаленный докрасна уголек и кладу за пазуху. Тело мое раздирает жуткая боль, в воздухе пахнет горелым мясом, но я не двигаюсь с места.
– Отец наш небесный, – шепчу я, когда боль немного стихает, – пусть эти отметины останутся на моем теле, чтобы я никогда не забывал о содеянном.
КАК, НЕ ПОШЕВЕЛИВ ПАЛЬЦЕМ,
НЕЙТРАЛИЗОВАТЬ ЧУЖУЮ АГРЕССИЮ
Ярко накрашенная – и страдающая избыточным весом – женщина в национальном костюме поет народные песни. Я надеюсь, что всем сейчас хорошо; вечеринка удалась, и мое настроение улучшается с каждым новым километром пути.
В какой-то момент тот человек, каким я был в начале путешествия, впал в депрессию, однако теперь он исцелен. Какой смысл терзаться, если Хиляль меня простила? Возвращаться в прошлое и бередить старые раны не так-то легко, да и не нужно. Это следует делать лишь в том случае, если обретенный опыт поможет лучше понять настоящее.
С последней автограф-сессии я мысленно подбирал слова, чтобы обо всем рассказать Хиляль. Проблема заключается в том, что словам часто придают иллюзорное значение, которое мы сами себе навязываем, как и понимание того, что нам говорят другие. Однако когда приходит время встретиться лицом к лицу с судьбой, мы обнаруживаем, что одних слов не достаточно. Я знаю немало блестящих проповедников, неспособных воплотить в жизнь то, к чему они сами призывают. Одно дело описывать ситуацию и совсем другое – находиться в ней. Воин, который сражается за свою мечту, черпает вдохновение в реальном действии, а не в том, что он себе воображает. Как бы ни пытался я поведать Хиляль о том, что мы с ней пережили, слова мои окажутся мертвы, едва слетев с губ.
Узнав, что случилось в том застенке, узнав о пытке и смерти на костре, она не почувствует облегчения, напротив, это принесет ей боль. У меня в запасе есть еще несколько дней, и я постараюсь объяснить Хиляль сущность наших взаимоотношений, не доставив ей новых страданий.
Возможно, правильнее всего было бы оставить ее в неведении, но, сам не знаю почему, я чувствую, что правда поможет ей освободиться от многого из того, что ей приходится переживать в этом воплощении. Я совсем не случайно отправился в путешествие, когда увидел, что моя жизнь уже не походит на реку, стремящуюся к морю. Я так поступил, когда понял, что она находится на грани стагнации. С Хиляль творилось то же самое, и это не простое совпадение. Господь непременно наставит меня, как ей все объяснить.
Отныне каждый новый день становится для пассажиров нашего вагона новым этапом жизни. Редакторша сделалась более мягкой и человечной. Яо, что стоит сейчас рядом со мной, курит и смотрит на танцующих, с воодушевлением взялся напоминать мне о вещах, о которых я позабыл, заодно освежив собственную память. Сегодня утром после занятий айкидо в найденном им в Иркутске зале он заметил:
