– Мы должны быть всегда готовы к нападению противника, равно как и к тому, чтобы взглянуть в глаза смерти, ибо смерть порой освещает нам путь.
Речи Уэсибы – кладезь мудрости для тех, кто решил встать на Путь Мира. Выбранное Яо изречение как нельзя лучше подходит к тому, что мне довелось пережить накануне, когда Хиляль спала в моих объятиях, и ее смерть осветила мой путь.
Может ли быть, чтобы Яо перемещался в параллельном мире и ощущал некую связь с тем, что происходит со мной? Я говорил с ним чаще, чем с любым из пассажиров нашего вагона (у нас были очень важные разговоры с Хиляль, однако день ото дня она становится все молчаливей), и я по-прежнему почти ничего о нем не знаю. Я даже не уверен, что ему хоть как-то помогли слова о том, что наши возлюбленные не уходят от нас, но переходят в другое измерение. Похоже, он по-прежнему постоянно думает о жене, и лучшее, что я могу для него сделать, это порекомендовать отличного медиума, который живет в Лондоне. С ним Яо найдет все ответы и получит подтверждение моих слов о бесконечности времени.
Мое решение пересечь Азию на поезде было спонтанным, но я нисколько не сомневаюсь, что у каждого из нас есть веские причины находиться здесь, в Иркутске. Такое бывает, когда случайных попутчиков объединяет прошлая жизнь и общее стремление от нее освободиться.
Хиляль танцует с молодым человеком своих лет. Она немного переборщила с выпивкой, и теперь у нее игривое настроение. Несколько раз она подходила ко мне посетовать, что не взяла с собой инструмент. И правда жаль. Все эти люди достойны того, чтобы для них сыграла первая скрипка одной из лучших консерваторий России.
Дородная певица покидает сцену, но ансамбль продолжает играть, а публика, подскакивая на месте, кричит: «Калашников! Калашников!» Какой-нибудь прохожий, не знакомый с творчеством Горана Бреговича, мог бы подумать, что здесь проходит вечеринка террористов.
Хиляль и ее партнер держат друг друга в объятиях и, похоже, вот-вот начнут целоваться. Мои попутчики явно решили, что я весьма этим удручен. А по-моему, это здорово. Вот бы она встретила того единственного мужчину, который может сделать ее счастливой и не заставит бросить карьеру, который будет обнимать ее на закате и разожжет священный огонь всякий раз, когда ей понадобится помощь. Она это заслужила.
– Я мог бы вылечить болячки на вашем теле, – предлагает Яо, который тоже смотрит на танцующих. – Китайской медицине известно, как это сделать.
Но я-то знаю, что это невозможно.
– Они меня не так уж беспокоят. То пропадают, то снова появляются. Но вообще-то нуммулярная экзема не лечится.
– Китайцы верят, что такие отметины появляются у солдат, которые в прошлой жизни горели в огне битвы.
Я улыбаюсь, Яо улыбается в ответ. Интересно, понимает ли он, о чем говорит. Мои отметины – память о том застенке. Такие же отметины были на руке у французского писателя, каким я был в одном из прежних воплощений. Нуммулярными их называют, потому что они действительно похожи на римские монеты – или на ожоги от горящих углей.
Музыка стихает, наступает время идти на ужин. Я приглашаю партнера Хиляль присоединиться. Пусть он станет одним из избранных мной читателей.
Хиляль удивлена:
– Но вы ведь уже выбрали других людей.
– Ну, для одного место всегда найдется, – замечаю я.
– Это не так. Жизнь – не поезд с бесплатными билетами в бесчисленные вагоны.
Молодой человек не вполне понимает, о чем речь, хотя и чувствует, что происходит что-то странное. Он благодарит за приглашение и сообщает, что на ужин его ждут дома. Я решаю немного развлечься.
– Вы читали Маяковского?
– Нет. В школе его больше не проходят. Он был официальным советским поэтом.
Так-то оно так, но в его возрасте я любил стихи Маяковского и даже читал немного о его жизни.
К нам подходят встревоженные издатели. Они боятся, что я устрою сцену ревности, но первое впечатление, как часто случается в жизни, оказывается обманчивым.
– Он влюбился в танцовщицу, жену своего издателя, – вдохновенно повествую я. – Эта страсть заставила его на время забыть о политике и сделала его поэзию чуть более человечной. И хотя Маяковский всегда менял имена у своих героинь, издатель прекрасно понимал, что в стихах говорится о его жене, но не переставал его печатать. А женщина любила и своего мужа, и Маяковского. В конце концов они нашли выход: стали жить втроем, и все были счастливы.
– Я люблю своего мужа и вас, – лукаво улыбается редакторша. – Почему бы вам не переехать в Россию?
Молодой человек наконец понимает, о чем мы.
– Она ваша девушка? – спрашивает он.
– Увы, нет, хоть я и любил ее по меньшей мере лет пятьсот назад. Хиляль свободна как птица. Эту девушку ждет блестящее будущее, но она пока не встретила мужчину, который бы относился к ней с уважением и любовью, которых она заслуживает.
– Зачем вы все это говорите?! – возмущается Хиляль. – Вы полагаете, я не смогу сама найти себе мужа?
Молодой человек повторяет, что его ждут дома, еще раз благодарит и уходит. Остальные избранные мной читатели отправляются с нами в ресторан.
– Прошу прощения за эти слова, – говорит Яо, когда мы переходим улицу, – но вы вели себя неправильно и по отношению к Хиляль, и по отношению к молодому человеку, и по отношению к самому себе. Вы не выказали должного уважения к чувствам Хиляль. Вы дали понять своему читателю, что хотите его использовать. И к тому же, будучи движимым гордыней, захотели продемонстрировать ему, что вы его выше. Было бы простительно, если бы вы сделали это из ревности, но ведь это не так. Вы просто хотели показать всем остальным и мне, что вам все равно, а это не правда.
Я согласно киваю. Духовный рост не всегда идет рука об руку со здравым смыслом.
– И еще, – продолжает Яо. – Маяковский входил в школьную программу, и все прекрасно знают, чем окончился этот менаж-а-труа. Поэт застрелился в тридцать семь лет.
С Москвой у нас разница во времени пять часов. У жителей столицы заканчивается обеденный перерыв, а мы уже садимся ужинать. Иркутск по-своему хорош, но атмосфера за нашим столом заметно напряженнее, чем в вагоне. Возможно потому, что мы привыкли к своему тесному мирку, сделались братством странников, неуклонно идущих к намеченной цели, и любая остановка кажется нам отклонением от этого пути.
После моей выходки на вечеринке у Хиляль заметно испортилось настроение. Издатель яростно спорит с кем-то по телефону, и Яо объясняет мне, что речь идет о проблемах с дистрибуцией. Троица приглашенных читателей застенчиво помалкивает.
Мы заказываем напитки. Один из читателей предупреждает, что здесь принято мешать сибирскую водку с монгольской, и за невоздержанность придется заплатить жестоким похмельем. Как бы то ни было, нам всем нужно выпить, чтобы разрядить атмосферу. Мы пьем стопку за стопкой и еще до того, как принесли закуски, заказываем вторую бутылку. Читатель, предупреждавший нас о местной водке, не хочет быть единственным трезвым за столом и под наши аплодисменты опустошает три стопки разом. Все оживляются, и только Хиляль, выпившая не меньше других, сохраняет мрачный вид.
– Этот город – жуткое место, – говорит читатель, призывавший нас к воздержанию. От выпитого глаза его наливаются кровью. – Посмотрите на улицу.
Деревянные дома с резными фасадами – зрелище по нынешним временам и вправду редкое. Похоже на музей под открытым небом.
– Я говорю не о домах, а об улице.
Да, качество мостовой оставляет желать лучшего, а в воздухе порой чувствуется запах
