реалистическим подходом к вопросам жизнедеятельности. Некоторый телеологический привкус ранних теорий «неосознаваемых умозаключений» (у
Helmholtz
, например, реальность подобных «умозаключений» выводилась из их «необходимости» для объяснения процессов организации мыслительных и рецепторных актов) отталкивал тех, кто стремился к выявлению прежде всего строгой детерминированности, причинной обусловленности исследуемых процессов. Эти тенденции проявлялись как среди психологов, так и среди клиницистов. Примером такого «скептического подхода среди психопатологов являются работы
Munsterberg
.
Этот весьма талантливый и известный в свое время клиницист утверждал, что вводя представление о неосознаваемой психической активности для объяснения тех или других реакций, мы уподобляемся астрономам XVI столетия, которые допускали грубое смешение логических категорий, считая, например, красоту, математическую гармоничность определенных траекторий «причиной» движения небесных тел по соответствующим орбитам. Предположение, что существуют психические явления, находящиеся «вне сознания», по его мнению, логически противоречиво. Причиной реакций, которые невыводимы из актов сознания, является, по
Munsterberg
, только нервная деятельность в ее «чистой» {лишенной связи с сознанием) форме. Все же остальное есть, по его мнению, чисто спекулятивный домысел.
Небезынтересно, что на сходную позицию встал и такой крупный психолог, оказавший значительное влияние на умы своих современников, как
Ribot
. Он полагал, что так называемая подсознательная деятельность—это просто работа мозга, при которой психические процессы, сопровождающие деятельность нервных центров, по каким-либо причинам отсутствуют. «Я склонен стать на сторону этой гипотезы,—говорит он, — хотя и не закрываю глаз на ее недостатки и трудности... Я все более склоняюсь в сторону этой физиологической гипотезы и вполне присоединяюсь к мнению, высказанному недавно в Америке
Jastrownenje
более ясно
Pirce
в его 'Психологических и философских очерках' (1906). Последний приводит такие убедительные доводы в пользу физиологического толкования, что все даль нейшие попытки в этом направлении мне кажутся излишними» [18, стр. 69].
Количество высказываний подобного отрицательного, скептического стиля можно было бы значительно увеличить. Однако вряд ли это необходимо. Из сказанного достаточно ясно, что сильной стороной этого негативного, «физиологического» направления являлись простота лежащей в его основе логической схемы и единство мнений по главным вопросам среди его сторонников. Приверженцам же реальности неосознаваемой психической активности не хватало именно этих сильных сторон.
§20
Подход к проблеме «бессознательного» Сторонники идеи «бессознательного», выступившие на Бостонском совещании, не могли ясно ответить на основные вопросы, сохраняющие трудно устранимый оттенок парадоксальности: что представляет собой мысль, восприятие или воспоминание, не имеющие возможность стать предметом наблюдения для сознания, в котором они возникли? Существует ли метод, позволяющий изучать эти своеобразные психические акты? Каковы закономерности их динамики и их отношение к сознанию? На все эти неизбежно возникающие вопросы участники Бостонского симпозиума, не принадлежащие к «физиологическому» лагерю, давали разноречивые и подчас очень мало обоснованные и неопределенные ответы. Из этих ответов отчетливо вытекало, что их авторов объединяло в гораздо большей степени полуинтуи- тивное убеждение в реальности неосознаваемых форм психики, чем сколько-нибудь строгие представления по поводу свойств и роли последних.
Характерна в этом отношении позиция
Janet
. Будучи поставлен перед необходимостью уточнить свое представление о «бессознательном»,
Janet
уклонился по существу от критики тех, кто отрицал существование неосознаваемых форм психики. Он подчеркнул, что понятие «бессознательного» применялось им при описании только определенных психических нарушений: синдромов расстройства личности, отчуждения частей собственного тела, нарушения «схемы тела», которые наблюдаются иногда при истерии. В этих состояниях, как и в глубоких фазах гипнотического сна, приходится, по
Janet
, допустить существование определенных форм психической деятельности, которые «дис социированы» с нормальным сознанием, «отщеплены» от последнего (мысль, подводящая нас вплотную к одному из самых важных обобщений, сделанных на раннем этапе исследования «бессознательного»).
Janet
приводит в качестве примера классические наблюдения
Seglas
[239], описавшего больных, утверждавших, что они потеряли память и поступавших в определенных ситуациях так, как если бы они шгчего не помнили, хотя более точный анализ показывал, что в действительности ими почти ничего не было забыто.
Janet
был одним из первых, кто отклонил напрашиваю- щееся объяснение подобных случаев вульгарной симуляцией, истолковав их как выражение своеобразных изменений психики, типичных для истерии. Применение термина «подсознание» он считал, однако, оправданным при описании только подобных синдромов, для обозначения «отщепившихся», но не переставших от этого быть реальными элементов психической деятельности [177, 178]. Поэтому такие клинические данные он не рассматривал как достаточные для уверенного решения вопроса о существовании неосознаваемых компонентов нормальной психики, т. е. для решения проблемы «бессознательного» в ее более общей форме.
Janet
указывал, что для подобной широкой постановки проблемы недостает прежде всего отчетливо разработанной психологической и физиологической теории сознания.
Идеи
Janet
в дальнейшем, как известно, были оттеснены трактовками
Freud
и отчасти потеряли былую популярность. Однако сейчас мы гораздо яснее, чем раньше, понимаем, насколько дальновидным был во многом этот подлинно выдающийся психопатолог и что даже в сковывавшей его, несколько чрезмерной осторожности формулировок выступает лишь традиционное для французской научной мысли требование точности употребляемых понятий и строгости допускаемых логических заключений.
Prince
получил известность в начале века благодаря подробным описаниям случаев, сходных с теми, которым много внимания уделял
Janet
, но в которых «расщепление» психики носило настолько глубокий характер, что перерастало из «диссоциации» отдельных психических
функций
в своеобразную «диссоциацию» личности в целом [223], обусловливая появление и длительное сосуществование у одного и того же лица как бы ряда независимых и критически друг к другу относящихся «сознаний» (нашумевший в начале XX века случай «мисс Бьючемп» и др.). Подобные картины наблюдались
Prince
при истерии, постэпилеп- тических состояниях, в условиях гипнотического сна и вызвали в свое время значительные расхождения мнений по поводу их природы и генеза. Некоторыми из гипнологов они рассматривались как синдромы, являющиеся скорее всего лишь своеобразными артефактами суггестивного метода. Однако новейшие физиологические данные (в част
ности, данные
Sperry
, получившего в высшей степени интересные картины «двойного сознания» у больных эпилепсией после перерезки мозолистого тела, передней и гиппокамповой комиссур [118]) заставляют думать, что сводя все объяснение подобных синдромов только к ссылкам на артефакты, мы можем допустить серьезные ошибки.
Важным элементом в работах
Prince
является также поставленная им проблема различий, существующих между понятиями сознания и самосознания. Не занимаясь специально вопросами психологической теории сознания,
Prince
собрал, однако, немало аргументов в пользу
Вы читаете Проблема «бессознательного»