сознания, о специфических формах регулирующих влияний, оказываемых мозговой активностью, лежащей в основе сознания, на динамику жизненных процессов и поведение, а тем самым, очевидно, и вся проблема взаимоотношений между сознанием и «бессознательным», между формами высшей нервной деятельности, имеющими осознаваемый и неосознаваемый характер.
George
это очень хорошо понимает. Исключая из рас смотрения категорию осознания, он одним ударом ликвидирует все те разграничения, которые на протяжении десятилетий возводились психологией между качественными особенностями и ролью осознаваемых и неосознаваемых мозговых процессов. Оба эти вида мозговой активности растворяются в представлении о «мышлении», раскрываемом на основе обычного нейрокибернетического подхода. Всякие более детальные дифференциации, которые при нашем понимании являются главными, здесь оттесняются без колебаний на задний план: «...С той же поведенческой точки зрения, — указывает
George
, — мы сказали бы, что и к мышлению следует относить не только те акты, которые мы сознаем, оно также должно включать процессы, совершающиеся бессознательно. Это значит, что решение задачи, будет ли оно найдено во время бодрствования или во сне, одинаково можно было бы считать результатом мышления; а поскольку, по нашему мнению, обучение почти всегда, если не всегда, включает решение задач, можно видеть, что все эти на первый взгляд различные вопросы можно свести к одному» [164, стр. 451].
Второй момент, который следует подчеркнуть, может прозвучать несколько неожиданно. Теория стохастически
организованных нейронных сетей позволила развить продуманную систему представлений о процессах переработки информации, как функции определенных топологических и вероятностных характеристик и алгоритмов, при исключении как аргумента фактора сознания. Но это значит, что теорией нейронных сетей сделан какой-то шаг для углубления представлений о механизмах переработки информации на уровне прежде всего
неосознаваемой
работы мозга, т.е. шаг, расширяющий наши знания об одной из основных функций неосознаваемых форм высшей нервной деятельности — об их роли как аппарата переработки информации.
Это положение представляется, безусловно, важным. Накопленные данные о функциональной организации процессов, разыгрывающихся в центральной (а также, по-видимому, в некоторых случаях и в периферической) нервной системе, часто указывают на существование клеточных структур, работа которых обнаруживает в определенных отношениях впечатляющее сходство с активностью «вычислительных механизмов» и может быть объяснена свойствами соответствующих нейронных сетей. Сюда, например, относятся материалы, полученные в результате исследования реакций зрительного анализатора
Lettvin
с соавторами [243, стр. 416], закономерности распознавания форм, для истолкования которых был предложен ряд спе цифических, моделирующих нейронных сетей
Culbertson
, [129],
Rapoport
[229] и др. Не подлежит сомнению, что когда сторонники концепции включенных в мозг нейронных «вычислительных устройств» конкретно аргументируют правомерность своего подхода, их доводы бывают иногда очень эффектными, как, например, у
Sutherland
[250], показавшего зависимость реакций осьминога от предварительного точного определения последним пространственных характеристик стимула, у
Stark
и
Baker
[249], проанализировавших в сходном плане механизм зрачкового рефлекса, у
Selfridge
[242], предложившего особую модель процессов распознавания формы предметов и т.д.
Von
-
Neumann
[215], касаясь всего этого вопроса, логично замечает, что поскольку разные формы мозговой деятельности обнаруживают черты сходства с работой вычислительных устройств, можно предположить, что в активности реальных нейронных ансамблей используют
общие принципы, сходные в какой-то степени с теми,
кото
рые характеризуют работу современных цифровых и аналоговых электронно-вычислительных машин.
A
George
, предпочитающий более решительные формулировки, полагает, что если мы будем рассматривать головной мозг в целом, «как если бы он представлял собой управляющую систему типа вычислительной машины», то «тем самым мы лишь явно формулируем точку зрения, на молчаливом признании которой уже давно базируются многие биологические концепции» [164, стр. 19 и стр. 373].
Тенденция к такому пониманию действительно представлена в очень многих работах последних лет. И она должна быть принята, если только, соглашаясь с ней, мы не принуждаемся тем самым к отказу от представлений, еще более веско обоснованных. Между тем легко показать, что преобладающее в современной литературе
истолкование
этого «машинизирующего» подхода, подчеркивающее «вытеснение» им идеи сознания (
Uttley
и др.), требует в довольно категорической форме именно такого отказа. Для того чтобы согласиться с
Uttley
и его единомышленниками, мы должны признать, что сложнейший продукт фило- и онтогенетического процесса, каким является способность к осознанию субъектом его собственной психической деятельности, настойчиво формировался на протяжении тысячелетий этим процессом, несмотря на то, что никакого отношения к приспособительному поведению не имеет. Вряд ли нужно подчеркивать, в какое сложное положение мы были бы при таком признании поставлены, если, конечно, не собираемся распроститься без сожаления с основными принципами теории биологической эво люции.
Мы попытаемся, однако, далее показать, что такая печальная судьба нам совсем не обязательно предуготована. Эпифеноменалистическая трактовка сознания отнюдь не вытекает принудительно из представления о том, что активность определенных нейронных ансамблей определяет ся принципами, близкими в какой-то степени тем, на которые опираются в своей работе современные вычислительные устройства. Более того, специфические функции сознания становятся более понятными именно тогда, когда некоторые тенденции, проявляющиеся при попытках использования в нейрофизиологии и психологии современной теории автоматов, доводятся до своего логического к
онца. Нейрокибернетика отнюдь, не «аннулирует», как утверждает
Uttley
, категорию сознания. Напротив, она ее при определенном подходе только по-настоящему глубоко раскрывает.
Мы можем кратко резюмировать сказанное так. Учение
о
работе мозга многим обязано современному нейрокибер- нетическому подходу, использующему свойства логических сетей или конечных автоматов типа машины Тьюринга, за возможности, которые этот подход создает для понимания функций мозга, имеющих отношение главным образом к процессам переработки информации. Было бы, однако, ошибкой
этот подход теории активности сознания, разработанной нейропсихологией. Речь в данном случае должна идти не об альтернативе, а о дальнейшем развитии моделирования мозговой деятельности в направлении, которое подсказывается неоспоримыми данными экспериментальной психологии, указывающими на активную роль сознания и на его во многом очень специфические регуляторные функции
.
Нейрокибернетическое направление в учении о мозге испытало, таким образом, очень своеобразную судьбу. Изъяв сознание из числа параметров мозговой деятельности, с которыми оно имеет дело, оно добилось не исключения сознания из круга объектов, подлежащих научному объяснению, а только собственного превращения в направление, которое исследует механизмы мозговой деятельности, мало или даже вовсе не связанные с сознанием. Действительно, почти все упоминавшиеся выше нейрокибернетические исследования можно рассматривать как относящиеся к теории механизмов, которые обеспечивают возможность переработки информации, происходящей независимо от того, осознается эта переработка или нет.
Вы читаете Проблема «бессознательного»