Проблема «бессознательного»

выражение «непереживаемой эмоции»

Представление о том, что функцией неосознаваемой выс­шей нервной деятельности является не только переработ­ка информации, но также формирование установок, имеет совершенно особое значение в плане дискуссии с традици­онным психоаналитическим толкованием функций «бессоз­нательного».

Согласно психоаналитической трактовке, основным со­держанием «бессознательного» (или «подсознательного») являются различного рода эмоции и аффекты, регулирующее

воздействие которых на поведение оказалось нарушенным из-за их «вытеснения». Не оперируя такими пред­ставлениями, как «информация» и «установка», проникши­ми в психологию и неврологию лишь в значительно более позднем периоде, психоаналитическая концепция тем не менее отразила (пусть на языке скорее XIX, чем XX века) факт регулирующих воздействий, оказываемых «бессозна­тельным» на поведение. Не располагая системой адекват­ных понятий, которая позволила бы вскрыть очень своеоб­разный механизм, лежащий в основе подобных воздейст­вий, психоаналитическая концепция, как и другие примы­кающие к ней направления, использовала по необходимо­сти упрощенный прием, представляющийся нам теперь даже несколько наивным. Она стала трактовать «бессозна­тельное» антропоморфно, полностью уподобив его отноше­ние к регуляции поведения тому, которое характерно для нормального сознания. Именно отсюда вытекает специфи­ческое для психоанализа понимание «бессознательного» как системы мотивов, противостоящей сознанию, как чего- то наделенного почти всеми основными аттрибутами чело­веческой психики: способностью желать, накапливать ин­тенсивность аффекта, стремиться к определенной цели, ис­кать обходные пути для удовлетворения потребности удов­летворяться или не удовлетворяться достигнутым и т. д. Над вопросами же, как понять парадокс «неосознаваемого аффекта», к чему сводится психологически и физиологи­чески подобный неосознаваемый аффект, не превращается ли он при достаточной «выключенности» осознания всего лишь в

зафиксировавшуюся систему тенденций регуля­ ции,

т. е. по существу в систему установок — над всеми этими вопросами психоаналитическое направление никог­да особенно не задумывалось.

Для того чтобы разобраться в этих сложных вопросах, следует прежде всего уточнить связь между понятиями ус­тановки и эмоции.

Мы не будем сейчас касаться представлений о физио­логических основах эмоций, разрабатывавшихся многими авторами после создания известной теории Джемса—Лан­ге [

Cannon

(124),

Bard

(107),

Papez

(218),

Lindsley

(199),

Mac

Lean

(167, стр. 1723—1744),

Gellhorn

и

Loofbourrow

(163) и др.]. Важность этих представлений, особенно тех из них, которые раскрывают связь эмоциональных состоя­ний с определенными мозговыми системами (например, с

системой гиппокамп — мамиллярные тела гипоталамуса — переднее ядро таламуса — поясная извилина «висцераль­ного мозга»), с уровнями активности симпатического и парасимпатического отделов гипоталамуса и т.п., очевид­на. Этот анализ лежит, однако, не в том логическом аспек­те, который нас сейчас интересует. Более близка к этому аспекту «биологическая теория эмоций», разработанная П. К. Анохиным [2; 4, стр. 339—357], по которой эмоцио­нальное состояние является функцией «обратной инфор­мации от результатов совершенного действия», выполня­ющей тормозящую или, наоборот, активирующую роль (в зависимости от совпадения или, наоборот, от несовпаде­ния «достигнутого» с «параметрами акцептора действия»). Основной момент, который в интересующем нас плане сле­дует подчеркнуть, мы предпочли бы выразить так.

Установка как выражение определенной регулирую­щей тенденции может в очень многих случаях никакими переживаниями и, следовательно, никаким аффективным или эмоциональным тоном не сопровождаться [именно это, по-видимому, происходит при выполнении более или ме­нее «автоматически», неосознаваемым образом регулируе­мых действий]. Если, однако, возникают осознаваемые аф­фективно окрашенные переживания, то очень трудно представить подобный эмоциональный сдвиг как не свя­занный с реализацией или, напротив, с задержкой реали­зации каких-то предсуществующих «тенденций к реагиро­ванию», какой-то системы установок, придающей «вес» (значение) поступившей информации[47].

Если мы согласимся с таким общим пониманием взаи­моотношения «установки» и «эмоции», то вместо традици­онной психоаналитической схемы, по которой «бессозна­тельное» воздействует на поведение благодаря содержа­щимся в нем и стремящимся к реализации вытесненным аффектам, перед нами возникает другая, более строго фор­мулируемая и экспериментально верифицируемая. Неосоз­наваемая высшая нервная деятельность, выполняя функ­цию переработки информации, оказывается неизбежным образом связанной одновременно с формированием и реа­лизацией установок, на основе которых происходит регу­ляция поведения. Эти установки, оставаясь весьма часто не только неосознаваемыми, но и непереживаемыми, про­являются функционально

лишь как своеобразные «про­граммы»,

как системы критериев, как регулирующие тен­денции, о существовании которых можно судить по дина

мике поведения и биологических реакций. Именно так и только так может проявляться объективно регулирующая роль «бессознательного». Если же возникают более или ме­нее ясно осознаваемые положительные или отрицательные эмоции, то они почти всегда являются только сигналом «консонанса» или «диссонанса» между теми же установ­ками (предписаниями «программ») и поведением, в кото­ром эти скрытые регулирующие факторы находят или не находят свое окончательное выражение.

§

80 Неосознаваемая установка и «вытесненный» аффект

Можно заранее предвидеть, что обоснованно отрицатель­ное отношение, которое установилось у нас к любым пси­хоаналитическим построениям, вызовет на этом этапе на­шего анализа настороженность: не идем ли мы, принимая изложенное выше понимание взаимоотношения эмоций и установок, на поводу у психоаналитической концепции? Не удовлетворяемся ли мы чисто словесной подстановкой, заменяя понятие «вытесненная эмоция», понятием «нео­сознанная установка»? Не сохраняем ли мы при такой по­становке специфический для психоаналитического направ­ления стиль понимания всей проблемы взаимоотношений между «бессознательным» и «сознанием» и не придем ли мы, опосредуя связь между «бессознательным» и «созна­нием» через понятие «установки», к тем же по существу выводам, которые делает психоаналитическая теория, опос­редуя ту же связь через понятие «вытесненного аффекта»? Отвечая на эти вопросы, следует подчеркнуть несколько положений, имеющих принципиальное значение.

Если бы мы, желая избежать близости к психоаналити­ческой трактовке, отказались от признания реальности влияния неосознаваемых установок на поведение, то это означало бы отрицание либо самого факта реальности нео­сознаваемой высшей нервной деятельности, либо отрица­ние связи этой деятельности с переработкой информации, происходящей на основе предварительно сформированных или вновь формируемых установок. Определяет близость к психоаналитическому пониманию не признание или отрицание очевидной зависимости поведения от неосознавае­мых форм высшей нервной деятельности, а то,

как трактуются закономерности этой зависимости,

как понимается вовлечение в эту зависимость фактора соз­нания, какого рода влияния на поведение приписываются «бессознательному». Именно в ответах на эти коренные вопросы выступает разграничительная линия между по­ниманием «бессознательного» с позиций теории психоана­лиза и с позиций теории регулирования, а не в допущении или в отрицании самого факта поведенческой активности «бессознательного». Поэтому, когда мы, объясняя меха­низм этой активности, заменяем понятие «вытесненный аффект» понятием «неосознаваемая установка», то мы прежде всего уточняем реально существующую схему функциональных отношений. Преимущество же, достига­емое в результате такого уточнения, заключается в исполь­зовании фактора, представление о котором непосредствен­но вытекает из отправляемой «бессознательным» функции переработки информации. Этот фактор способен быть как неосознаваемым, так и сознаваемым, и его