по снабжению, уважаемый. «С генералом говорила, а сама мрачнее тучи. Наболтала что-нибудь лишнее? Ну, иди завтракай! Все остыло». Приветствую и отвечаю: «Хвалила госпиталь, начальство, не потому, что все хорошо, а потому что это мой родной госпиталь, а я его винтик». Кушаю, а сама все думаю о встрече. Зачем приезжал генерал? Почему, поговорив, вернулся по прежней дороге? Как быть? Какой он красивый и добрый на вид. Лицо мое пылает. Выйдя из столовой, смотрю на дорогу. Хочется уйти далеко-далеко. Это со мной впервые. А работа? А госпиталь? А раненые? Первый раз за годы войны все ушло на второй план. А уж не влюбилась ли я? Пожалуй, да! Все поет во мне. Никогда так не было. А как же госпиталь! А как меня встретили? Нет, это вторая моя семья. Во имя чего?.. Увидеть наступление? То есть, как падает раненый боец, как последней силой воли встает, кричит «За Родину! Ура!» и падает. Как умирает, обняв родную землю, оставив семью? Как бегут фашистские орды? Нет! Если буду жива, увижу в кино наступление. Не смогу оставить свой огромный, порой невыносимо трудный, бессонный долг! Не могу! Это правильное решение разума, но тогда не увижу его...
Несколько раз за день, почесав окрапивленную ногу, вспоминала прошедшее утро. Работы много, думать много не приходится. Вечереет. С Асей идем домой. «Ты такая рассеянная, влюблена, наверное, в генерала?» -ехидно говорит она. «Не знаю, Ася! Все во мне поет... А он такой красивый!» Идем, молчим. Если я соглашусь работать у генерала, а вдруг его ранят? Отвечать за его жизнь? Нет, здесь нужен не меньше, как опытный врач! А может быть, он пошутил? Это было бы самое лучшее.
В стороне начало вспыхивать, чуть вздрагивает земля. Из темноты выскочил дежурный по части. «Где вас прикажете искать, юные феи? - обрушился он. - Лейтенант медслужбы Корсакова! На боевое задание! Быстро! Машина у штаба! Иметь сансумку! Распоряжение майора Шафран!» Откозыряв и повторив приказ, бегу с сансумкой к штабу. Майор Шафран в кабине, я села. Полуторка на большой скорости вырвалась из деревни, поднимая завесу пыли. На ухабах и воронках подкидывает. Машина виляет по изрытой дороге, мешая ориентироваться. Только по яркому зареву можно понять, что приближаемся к передовой. Гром войны заглушает натруженный рев автомашины. Вот ахнуло раз. Еще и еще раз. Подкинуло и в сторону швырнуло. Головой ударилась о верх кабины. В ушах звенит. Подняв головы, ищем в темном небе гудящий самолет. Повиляв еще немного в густой пыли, по указанию патрулей машина остановилась у разваленного дома. В воронке - доски, столбы, кровля, утварь вперемешку с землей. Бойцы и офицеры лопатами откидывают землю и обломки. Бьет миномет, через нас летят снаряды, сбоку бьет пулемет. В красноватом зареве догорающего дома мы взялись за лопаты. ...Мне рассказали, что в 21 час назначалось оперативное совещание. Собрались. А тут авианалет. Прямым попаданием в угол дома трое погребены. «Жив! Жив!» - радостно закричал солдат. В шахматном порядке ложатся мины, пули и осколки звенят, дым. Все расступились: из земли торчал сапог. Его сняли, нога еще теплая. С новым подъемом стали откапывать. В 24 часа стали делать искусственное дыхание двум офицерам. Растираем, нашатырный спирт к носу, вливаем в рот ром, воду. Работая шприцем, ввожу медикаменты. Минут через тридцать откопали лейтенанта. Но наши усилия были напрасны. Фашистские самолеты гудят над головой и равняют передовой край. Старшина переживает вслух: вот она где их подстерегла, три часа в земле, плотно засыпанных продержала. Над головой опять загудели самолеты, вешая плошки. Свет, дрожащий, неровный, освещает воронку. Усталые, угрюмые лица бойцов без пилоток и касок, стоящих с поникшими головами, офицеры, лежащие на земле. У лейтенанта сломан позвоночник. Мы бессильны.
Майор Шафран уехал еще раньше. Столбы пламени и дыма заслоняют небо, с неба сыплется земля. Мимо пробегает солдат. В руке автомат и телефонная трубка. Он что-то кричит, но миномет бьет и бьет, пули звякают. Шофер за рукав тянет меня к кабине машины. Доносится разноголосое «ур-ра!» Шофер бешено гонит машину в кромешной тьме. Руки горят от лопаты, спина ноет с непривычки. Сонную, не по уставу вытащил старый шофер меня из кабины, помог взойти на крыльцо. «Спасибо тебе! Дежурному сейчас доложу сам. Картошку не поленись разрезать и на ладони приложи, а то мозоли болеть будут!» «Спасибо! До свиданья!» «Спокойной ночи, дочка!» Утром раненый рассказал, как генерал дал приказ коннице начать наступление. Конница мчалась вперед беспрепятственно - пустые окопы. Всю ночь фашисты отходили, закрепились где-то далеко. И только небольшая группа сдерживала наше наступление да минные поля. Так сработало громко сказанное слово «катюша».
Вскоре раненых осталось немного. Деревенские жители стали обращаться за медпомощью в операционную. Многим помогли наши врачи. Расскажу об одном случае. Пришла Малахова Антонина Васильевна, попросила доктора посмотреть Ваню. Рассказала, как он совсем маленький, ничего не понимавший, пополз к кухне из своего угла. Попал на глаза немцу, и тот безжалостно прикладом автомата переломил ему ногу. Спрятав голову малыша на груди, чтобы он не кричал, она выбежала на улицу. Немцы шума не любят. Сколько времени прошло, а нога не срастается, мальчик ходить не может совсем. Жили они от госпиталя далеко. Как-то после работы доктор Лерман позвала меня с собой. Пришли в дом. Чисто, хорошо. Мальчик Ваня лежит на кровати бледный, даже можно сказать прозрачный, вялый. Доктор сначала назначила ванны, присыпку ранки стрептоцидом. Время шло, а кость не срасталась. Придется делать операцию. Процесс остеомиелита разрушает кость и не дает срастаться. Свищ не уменьшается. «Посоветуйтесь с родней, поговорите. Если надумаете, приходите в операционную. Все равно когда-нибудь придется везти ребенка на операцию». Еще несколько раз посылала меня доктор к ним, но улучшения не было. Сам Ваня стал уговаривать сестру и родителей согласиться на операцию, хотя вначале боялся и отказывался. Через несколько дней Ваню принесли в операционную. Капитан Лерман почистила кость, выправила и уложила ногу в гипс. Недели через две Ваня уже прыгал на костылях, сидел на крыльце на солнышке и начал наступать на пятку гипса. Перед отъездом госпиталя гипс сняли. Мальчик выздоравливал, к нему возвратилось шаловливое детство. Много получали писем с благодарностью врачу Лерман и доктору Субботиной.
2 июля 1943 года майор Миримов дал мне последнюю рекомендацию в члены ВКП(б). Гордость, радость - вот и мне доверяют!
4 июля мощное наступление фашистов на Курско-Орловском направлении. Наши войска отступают с потерями, раненых очень много. А 5 июля наши войска получили подкрепление, отбили ранее утерянные позиции. Раненые возбуждены, веселы. Начались бои за Белгород и Орел. Так отдохнуть и не удалось, опять много раненых.
16 августа вечером госпиталь погрузился на автомашины, раненых сдали вновь прибывшему госпиталю. Прощайте, обжитые деревенские домишки, вы хорошо послужили раненым. Теперь с собой взяли детей - Тамару Сычеву и Сережу Анненкова.
Огромная луна освещает дорогу, промелькнувшую деревню. Вот скрылся купол церкви. Мелькают поля, перелески. Машины гудят натуженно и ревут на ухабах. Фары не зажигают - светло. Неожиданно на черном небе одна за другой появились плошки, бросаемые мессерами. Гула самолетов во время езды не слышно, но они тут. Плошки гаснут, шипя, но тут же зажигаются другие. Недалеко воют падающие бомбы. Страшные взрывы сотрясают землю, порывы ветра приносят запах гари, хлеба и чего-то тошнотно незнакомого. На наши машины пока не обратили внимания, видно, на главной магистрали двигаются части. Начальник госпиталя майор Шафран дал приказ не останавливаться, а проселочными дорогами проскочить вперед. Два часа машины мотались на освещенной стонущей земле, бывалые шоферы увертывались от разрыва бомб, выполняя приказ: вперед! Неожиданно луна спряталась: то ли облака надвинулись, то ли дым пожарищ закрыл ее. Плошки зажигаются уже сбоку, где-то все еще бомбят.
