Через несколько дней я уже работала. Августа Николаевна направила в операционную. Мне нравится четкая работа операционной, короткие фразы, быстрота исполнений. Дружинина любит собранную стремительность во всем. В свободное время она беседует со мной, расспрашивает о местной культуре. Операции делает быстро, руки так и мечутся над раной. Сказала отвести раненого в физкабинет, а Саша Аккуратнова делает массаж, гимнастику и кварц, везде успевает.
Не прошло и недели, как нас пригласили на обед к узбекам. Мы из любопытства тут же согласились. Пошли с Олей. Встретили нас с почетом, проводили в комнату. Стены, потолок и пол чисто выбелены, прохладно. Обувь снимаем у двери, посередине расстелен красивый ковер. Первыми сели хозяева, пригласили нас. Сидим, ножки калачиком. Принесли таз и кувшин воды. По очереди моем руки, вытираем полотенцем. Подали в большой миске плов. Аппетитный аромат сразу заполнил комнату. Смотрим, едят хозяева просто пальцами. Мы тоже с Олей стали действовать так. Но весь рис растеряли, а жирные пальцы облизали. Вкусно! Старший чуть повел глазами и нам принесли деревянные ложки. С удовольствием едим рассыпчатый, с бараниной и приправами плов. Облизываем ложки. Спасибо! Спасибо! - улыбаемся. Мы действительно уже наелись, да и привыкли быстро есть. Старший, улыбаясь, говорит: «Кушайте!» Мы вежливо отказываемся. Он посмотрел сердито, вынул блестящий, с красивой ручкой кинжал, показал нам и положил его около себя. Взглянул на нас недовольно: кушайте! Мы опять взялись за ложки. Съев еще немного, смотрим друг на друга, мучаясь, жуем рис, давимся, со страхом бросаем взгляды на кинжал. Наконец плов унесли. Вздохнули свободно, но преждевременно. Внесли пиалы с душистым зеленым чаем. Горка изюма, как янтарь, появилась в тарелке на ковре. Все пили чай с изюмом, а нам дали по большому сероватому куску сахара. Пиалу держим, как они, пьем медленно. Старший встал, и все поднялись. Спасибо! Оказалось, надо есть до отрыжки, отказаться нельзя, кровно обидишь хозяина. Нам было очень хорошо, но в гости больше не пойдем!
Дни бегут, раненые вылечиваются, отправляем их домой. Как-то после проливных дождей, отработав день в госпитале, поздним вечером идем с Олей в дом, где нас поселили у одной узбечки. Дорога блестит густой грязью, иногда проваливаемся до колен. Вышли на пригорок - та же глина. Скользим и вязнем, еле вытаскивая сапоги, рискуя оставить подошвы. Тьма окутала нас быстро, в двух шагах уже ничего не видать. Вдруг Оля исчезла, и откуда-то очень глухо раздался ее голос.
- Оля! Где ты?
- Я так испугалась, что сердце в пятки ушло.
- Здесь я! Провалилась в яму, смотри осторожней! Никакой ямы не вижу, вокруг липкий молочный туман. Делаю шаг, и нога моя скользит по краю щели.
- Ты здесь, Оля? Держи руку!
Отверстие небольшое. Поймала мокрую, скользкую, холодную руку, тяну. Оля нащупала ногой какую- то опору и легко выбралась наружу. Перемазанные глиной, промокшие до нитки, добрались до домика, почистились и свалились, словно мертвые. На другое утро Хатамжан, качая головой, сказал:
- Оля провалилась в могилу. Ногой встала на посаженного в углу покойника. Его сажают с молитвенной книгой на коленях, а сверху закрывают могильной плитой. Она от дождя сдвинулась, и Оля через небольшое отверстие провалилась в дом духа. Что, Оля, страшно? Ничего, долго будете жить!
Если бы мы знали об этом в ту темную дождливую ночь! Теперь ходим только по дорогам, а если хорошая погода - по тропе, которую сразу и не видно. Показал ее Хатамжан. Бежит она вдоль быстрого арыка, который кипит белой пеной далеко внизу, с гулом перекатывая камни-кругляши, а отвесная стена из камня, с узким карнизом, высится еще на много метров вверх от тропы. Чтобы пройти от нашего домика к госпиталю по дороге в хорошую погоду, надо минут двадцать, а по тропе над арыком - только пять. Нога еле умещается на этой тропе. А почти у конца она обвалилась, внизу пропасть. Туда мы не смотрим, страшно. Там клокочет белоснежный поток. Еще шаг - за уступом начинается широкая дорога, ведущая к госпиталю, а слева - кладбище.
Всю эту неделю мне нездоровится. Температура небольшая, а слабость просто валит с ног. Врач поставил диагноз - аппендицит. Послали к Дружининой. Та заинтересовалась, засомневалась, и оперировать отказалась. И все же это был аппендицит. Меня прооперировали. На пятый день температура поднялась до сорока и долгое время не спадала. Анализы ничего не показывали и только на пятнадцатый день обнаружили в крови тифозные палочки. Лежу в послеоперационной палате хирургического отделения, почти все время в забытьи. Кормят киселем из урюка. Вначале он мне нравился, но теперь видеть не могу эту оранжевую массу. Кажется, она пылает огнем, и что-то в ней ползает. С криком бросаю тарелку в сторону, в стену. Это был последний день высокой температуры. Утром она спала до 37 градусов. Мне легко, только кружится от слабости голова. Швы давно сняли. Нянечка моет полы, от нее явно пахнет зажаренной курицей. Это вызывает зверский аппетит. «Нянечка! Пожарьте мне курочку!» Узбечка не понимает. Все больные в палате объясняют, я даю деньги. Рано утром меня будит прекрасный аромат. Повернула голову, а на окне лежит великолепная жареная курица. Голова кружится, руки не слушаются, а все еще спят. Кое-как зацепила курицу, тарелка осталась на окне. Ем, наслаждаюсь, косточки складываю на полотенце. Так с куском в руке и заснула.
Спала долго. Проснулась бодрая, уже был обход врача. Остатки курицы выбросили, меня умыли, а я ничего не слышала. Дежурная сестра строго смотрит на меня и говорит:
- Такие казусы только с медиками случаются. Вместо тифа аппендицит вырезали, вместо диеты - курицу жареную съесть... И ничего!
Вскоре выписали из больницы, посадили в тарантас на двух больших колесах. Сплошная грязь закрывает неровную дорогу.
