И вот Люба Глебова от себя написала телеграмму Григорьеву, что все живы! Получив ее, радостью осветился раненый. Счастлив! Настроение хорошее, есть стал, температура почти нормальная, рана очистилась и начала зарастать. Все были рады за него, его общительности и веселости. И вдруг ходячий раненый как-то узнал о телеграмме и во всеуслышание рассказал, что это липа.
Сразу все изменилось. Григорьев лежит лицом к стене, отказался от еды, температура повысилась, рана отекла.
Любу ругают начальство, некоторые раненые, да и сам Григорьев. Узнав от сестер о телеграмме, я сказала, что согласна с Любой и считаю, что она сделала правильно.
Доброе дело, которое должно было привести к скорейшему выздоровлению раненого, провалилось.
У Любы заплаканы глаза. Жалко раненого, все против Любы. Неужели они не понимают, она хотела только добра, только вдохнуть надежду. Будут ему письма, найдутся родные. А что получилось? Но работа работой. Дни бегут. И вот приходит письмо Григорьеву от родных! Но он не верит, почерк не узнает и не чувствует родных слов. Что это, думает он, опять Люба? И снова тревожно бьется сердечко Любы. Ах! Как это все получилось не так! Да нашлись же родные! Неужели не чувствуете, Григорьев? И вот наладились отношения. Но ранка на сердце осталась.
Вечером в госпитале для раненых кино. Погода установилась. Возвращаемся после кино, смотрим - на горе Сулеман, в темноте, то вспыхивают, то гаснут малюсенькие огоньки. Увидали Хатамжана, спрашиваем, уж не басмачи ли это? «Нет, Таджи-хан! Наши предки ходят в гости с фонариками. Закутаются в белый саван и идут», - говорит он. Я не выдерживаю и фыркаю от смеха. Вот басня! Оля молчит. Задетый моим неуместным смехом, Хатамжан предлагает: «Идемте завтра, посмотрите сами!» Отказываться после своего невольного смеха считаю невозможным. Оля отговаривает, но я переубеждаю ее: «Если он идет, значит, мы тоже можем идти!» Соглашаюсь за обеих.
Весь день помнила о предстоящем походе, искала причину, чтобы отказаться, но так ничего и не придумала. Вечером зашел Хатамжан, и мы втроем пошли к горе. Шли долго. Быстро стемнело, то и дело возникали преграды - камни, арыки. В темноте спотыкаемся, трусим, но идем. Вот и подножие горы. Огромные камни в беспорядке валяются тут и там. Последним землетрясением они сброшены с вершины. Обходим их. Поднимаемся все выше и выше. В стороне мелькнул огонек. Он то спрячется, то в сторону отойдет. Видим белый столб. Один, другой. Сразу несколько выросло, окружают нас и огоньки около них. Белых саванов все больше и больше. Страх берет, мы притихли и не двигаемся. Они совсем близко, но темнота мешает разглядеть - они то сойдутся вместе, то расходятся. Из-за ближайшего камня поднимается белый столб и фонарик с ним. Теперь своими глазами увидела. На душе у меня скверно. И зачем нужно было тащиться сюда? Что еще ждет нас?
- Пошли скорее обратно! - шепчу я.
- Нельзя, - отвечает Хатамжан. - Спину показывать нельзя. Уже светать начало, скоро они уйдут в могилу. Тогда можно идти, а сейчас пошли скорее на самый верх.
Он тянет нас за руки. Вдали тропу перешла одна тень, другая. Остановились мы на уступе, на самой вершине, стоим молча. «Смотрите на восход солнца», - сказал Хатамжан. А сам сложил руки вместе, несколько раз провел ими по лицу. Мы смотрели, как розовые лучи вырываются из-за дальней горы. Розовый свет разгорался и надвигался на нас - какая же красота! Словно завороженные, не можем глаз оторвать от золотистых пятен, которые перескакивают по вершинам гор, все время все изменяя. Еще немного, и мы стоим, залитые солнечным светом. А внизу еще темно. Зябко, но прекрасно. Первые лучи вырвались из-за гор и осветили все высокие деревья и дома в городе. Ош расположен внизу, как на дне блюдца, а вокруг горы, причудливые и разнообразные.
- Теперь можно идти домой, это вы запомните на всю жизнь! - улыбнувшись, сказал Хатамжан. Я заглянула в пропасть. Дна не видно, что-то серое переливается, еще туман не рассеялся, а на обрыве голубой цветок освещен солнцем. До чего же красиво! Прилепился на отвесной скале и глядит, как живой. Забыв все страхи, нагнулась над пропастью, потянулась за ним. Хатамжан засмеялся: «Держите ремень, попробуем достать его!» Он спускался по отвесной скале, ища ногой трещинки и выступы. Еще минута, и цветок сорван. Легко выпрыгнул, держась одной рукой за ремень. Подумала: наверное, он часто в горах бывает. «Таджи-хан, - говорит он мне, - вы первой увидели этот цветок, он вам нравится, примите, пожалуйста». «Спасибо, Хатамжан!» Цветок издавал легкий запах весны.
Светло. Мы бодро шагаем, забыв о ночных страхах. Дорога довольно ровная, переходы через арык хорошие, не то, что в темноте. За час дошли до столовой. Там еще никого нет. Отдохнув, пошли на дежурство, встретили местного врача, спросили о виденном ночью. Все оказалось очень просто. Днем, при ярком солнце, газовые пары скапливаются и выходят через отверстия в земле, через могилы, трещины, а ветер тянет их в сторону - как будто это движутся саваны. Весенние жуки-светлячки всегда сопутствуют этим явлениям. Видно, газ выгоняет их из норок в земле, и они фонариками летают около газовых столбов.
Раненых начали готовить для сдачи в госпиталь в Новом Оше, который развернулся на базе дома отдыха с огромным подсобным хозяйством. Фрукты, овощи в избытке. Выздоравливающих направляли на физтерапию в горы, в подсобное
