— Ну, вываливай, — Бадди уже предвкушал отвращение от рвотных спазм, которые начинались у него в животе.
— Если говорить об облегчающих обстоятельствах, то имеется в виду то, что у меня в кармане есть козырь. Козырь, который меняет все на свете. И, вероятно, всегда имеется какой-нибудь козырь, Бадди, а у меня он уже был еще до того, как мы вошли в тот дом.
Бадди знал, что Гарри ждет от него следующего вопроса, и Бадди его задал, говоря медленно и аккуратно:
— Что это за козырь, Гарри?
— Ключ, Бадди, — объявил он. В этих словах не скрывался триумф. — У меня был ключ от этого дома. Ключ, который открыл входную дверь. Как результат, не было ни взлома, ни вторжения. Помнишь мою команду — не бить окна. Зачем, Бадди? Чтобы никто не мог сказать, что мы взломали…
Бадди мысленно восстановил цепочку событий того вечера, вспомнив, как Гарри, запарковав машину на тихой улочке, прошептал: «Подождите здесь», и исчез за углом. Через несколько минут появившись из- за угла, он подозвал их за собой, может, находясь от них в ста футах. Будучи одурманенным алкоголем, Бадди лишь слегка был удивлен той легкости, с которой Гарри впустил их в дом семьи Джером. Входная дверь была открыта, внутри горел свет. С началом вандализма он быстро позабыл о своем удивлении.
— Вот, почему на суде все обернулось так легко, Бадди. Вот, почему. Когда отец согласился возместить все убытки, то все это поддержали — и судьи, и полицейские. Я обратился с просьбой об отказе оспаривать все выдвинутые обвинении. Знаешь, что это значит? Это значит, что я признал факты дела без признания вины. Изящно, правда? «Немного законной ловкости рук», — сказал адвокат отца. Судья назначил мне испытательный срок, и мой отец заплатил…
Что-то все равно не сходилось. Чего-то не хватало.
— А что та семья, Гарри? Почему они согласились? Разве они не хотели, чтобы судья пересмотрел дело? В доме разгром. Их дочь в больнице.
— Ее отец все время был там, Бадди. И он был готов взорваться от злости и разнести все в пух и прах. В какой-то момент я подумал, что он вдруг подскочит ко мне и разорвет меня на куски. Но он этого не сделал, не мог, у него не было выбора…
— Потому что у тебя был ключ от дома, — все еще удивлялся Бадди. Вдруг он понял, чего же не хватает в этой цепи. — Как у тебя оказался ключ?
На лице у Гарри выплыла огромная улыбка, и, расслабившись, он откинулся на спинку сидения.
— Я сказал, что девчонка сама дала мне ключ. Его дочь, — его голос надрывался от триумфального смеха.
Когда Гарри хлопнул его рукой по плечу, то Бадди отпрянул.
— Та самая девчонка…
— Нет, не та, которая в больнице. Другая. Их там две. Эту зовут Джейн. Джейн Джером…
— И она дала тебе ключ от своего дома? — спросил Бадди, не сумев скрыть недоумение в голосе.
— Ты не обратил внимание, Бадди. Я говорю, что сказал на суде, что она дала мне ключ. Замечаешь разницу?
Бадди кивнул, вдруг протрезвев. Теперь его тело уже никуда не уплывало, а головная боль напомнила о себе в полную силу, начав изнутри давить на глаза.
— И как же к тебе попал ключ?
— Просто. Представь себе картину: однажды в «Моле» я вижу, как девчонка достает из кармана кошелек. Из того же кармана на пол выпадает ключ. Она это не видит. Потому что я — джентльмен, — и он искоса посмотрел на Бадди с таким дьявольским оскалом, что того аж передернуло. — Я подошел и поднял ключ. Собрался протянуть его ей, но она уже шла — в «Дворец Пиццы». Я видел, как она удаляется, и продолжал держать ключ в руке. Я посмотрел на ключ. Он был не от машины. От чего же еще мог быть ключ у девушки ее возраста? От шкафчика в школе? У большинства шкафчиков кодовые замки. Нет. Но может быть…voila… от дома, от ее дома, — Гарри на мгновение притих, и затем его голос вдруг наполнился мечтательными нотками: — Произошло нечто невероятное, Бадди. Я подумал, что у меня в руках ключ от ее дома. И этот ключ откроет мне дверь, ведущую в ее дом, в ее семью, в ее личную жизнь. Боже, что я почувствовал! И я последовал за ней в «Дворец Пиццы», немного о ней поспрашивал, и узнал, что ее зовут Джейн Джером, она живет в Барнсайде… — его рука совершала плавающие движения по воздуху. — Конец истории…
Затем Гарри повернулся к нему.
— Послушай, — снова его голос стал серьезным. — Как ко мне попал ключ — это неважно. Важен сам эффект, произведенный им на всех в суде. Еще минуту каждый был готов вынести все обвинения, какие только можно. Следующую минуту они уже говорили: «О, надо взглянуть на это дело по-другому». Ее отца полицейские выдворили прочь. Его лицо было цвета углей под барбекю. Я знаю, что говорил ее отец, и знаю, что он думал. Он думал о газетных заголовках: «Девушка причастна к актам вандализма в собственном доме». Ее лицо на газетном развороте или даже на телеэкране. Видишь, Бадди? Видишь, почему они мне поверили? Почему ее отец согласился на меньшие обвинения, принимая возмещение безо всяких колебаний, почему копы поверили, что я был один? И каждый был рад принять все это заново, вот так…
Еще не было поздно. Гарри уехал, а Бадди вернулся домой и отправился в постель, в надежде, что «Пепто-Бисмол» облегчит ему тошноту. И он подумал: «Но что с той девчонкой? Эй, Гарри, что с той девчонкой?»
Семь часов и двадцать минут (секунды она не засекла). Это были длиннейшие семь часов в ее жизни, проведенные ею у себя в комнате. Она не открывала дверь, когда мать стучала и звала ее, и, когда отец дергал ручку двери и требовал, чтобы она вышла.
— Джейн, пожалуйста, — звал его задавленный голос. — Выходи. Нам надо об этом поговорить.
Она не отвечала, она просто сидела, сложив перед собой ноги крест на крест, будто тоскующий Будда.
— Эй, Джейн, — в другой раз позвал ее Арти, после того, как ему не удалось, повернув ручку, открыть дверь. Перед этим был их секретный сигнал друг другу, три коротких скребущих звука. Этот их сигнал существовал с давних времен, еще, когда к ним приходила сиделка. Они тогда были намного младше. — Не будь козлихой, Джейн, выходи.
И Арти она также не ответила. «Не будь козлихой, Джейн…» Где он выкопал такое слово — «козлиха».
Она больше не любила свою комнату. На стенах не хватало ее любимых плакатов. Большинство ее маленьких стеклянных зверей уцелели после разгрома, но она больше не выставляла их на показ. Они были завернуты в бумагу и спрятаны в выдвижном ящике шкафа. И еще она каждый раз аккуратно переступала через пятно около двери, где когда-то была ужасная лужа рвоты.
Она принюхивалась, морщила нос, пытаясь обнаружить грязный аромат, исходящий из-под поверхности чего бы то ни было. Теперь это был не запах, но она знала, что он угрожал появиться везде, где бы она его не ожидала.
«Ключ», — шептала она. — «Этот проклятый ключ».
Она подошла к окну, выглянула наружу и удивилась, увидев, что на улице идет дождь. Она не слышала ударов капель о подоконник. Это был легкий весенний дождь, несущий в себе меланхолию. Улица опустела, на ней не было видно ни играющих детей, ни собак. В каких деревьях тут могли бы засесть вандалы?
Она хотела немедленно рассказать родителям о пропавшем ключе. Сразу, как поняла, что он потерян. Красный кожаный кошелек, подаренный ей на Рождество, который она как-то потеряла с двадцатью долларами внутри. Он выпал у нее где-то в кино. Через два дня позвонили из кинотеатра, где он и был найден. В него, конечно, заглянули, потому что денег там уже не было. Затем она потеряла розовую серьгу — еще один подарок ее любимой тети Кейси, которая вернулась обратно в Монумент. Она никому об этом не рассказала. Мать нашла сережку на кухонном полу, что было еще хуже: «Ты, что, не знаешь, что у тебя что-то пропало?» — спросила ее мать. — «Почему ты не сказала нам?» Затем к отцу: «Знаешь, что происходит, Джерри? У наших детей от нас секреты».
