Они сидели в одном из уличных ресторанов в центре Викбурга. Глаза отца были налиты кровью, лицо отекшим, будто тот регулярно не досыпал.
— Хорошо выглядишь, — сказал отец. Его голос звучал дружелюбно, но грубовато.
— Ты также, Па, — соврал Бадди, раскрасневшись от внезапной привязанности к отцу. Он выглядел настолько… грустно и устало, что Бадди вдруг простил его здесь, сейчас и навсегда за то, что тот разбил всю их семью.
После того, как официант принес меню, отец заказал сухого «Мартини» и две рюмки белого вина к мясным блюдам. Бадди взял три стакана «Классической Кока-Колы», заставляя себя есть гамбургер с французским картофелем «Фри», не смотря на отсутствие аппетита. Он отвечал на все вопросы отца о школе, оценках и Ади. Бадди ждал, что он спросит о матери, о своей жене — они еще не развелись, черт побери. Ожидания были тщетными. Ему не терпелось рассказать отцу о Джейн, но почему-то он это не сделал, так и не осознав — почему. Он наблюдал, как отец маленькими глотками пьет вино, которое было старым, многолетней выдержки, и его удивило, что он сам не почувствовал особой жажды к спиртному, будто отец переманил волшебство алкоголя на свою сторону вместе с желанием выпить.
В отцовской тарелке лежал небольшой стек, который он поедал без особого энтузиазма, будто лишь для того, чтобы заполнить время между маленькими глотками из винного бокала, облизывая губы после каждого глотка, поднимая стакан и глядя на вино, оценивая его цвет и прозрачность.
Бадди ждал и думал, чего же он все-таки ждет. До того он знал, что ждет момент, когда, наконец, увидит отца, встретится с ним в назначенное время и в оговоренном месте, заранее договорившись об обеде. Надежда постепенно перерастала в дикое вожделение. Ему не терпелось узнать, вернется ли отец домой? И претерпела ли его жизнь какие-нибудь значительные перемены?
Официант забрал тарелки. Что на десерт? Оба закачали головами в неведении, и отец вдруг сказал: «Официант, может быть, еще «Мартини»? Хочешь еще Колы, Бадди?»
Пока Бадди держал в руке стакан, наполовину наполненный напитком темного цвета, он начал рассматривать отца еще пристальнее, чем раньше, пытаясь увидеть его со стороны, глазами не сына, а постороннего с улицы. У него в сознании проскочило слово: «Руины». Будто отцовское лицо, которое он помнил, когда оно было розовым, худым и вместе с тем красивым, вдруг предстало перед глазами Бадди осунувшимся и постаревшим. Тонкие вены просматривались у него на носу и щеках, будто у него под кожей были воронки от маленьких взрывов. Кожа складками собралась вокруг глаз. Глаза были не только налиты кровью, но выглядели утомленными и больными, будто он очень долго смотрел на солнце.
— Ты счастлив, Па? — спросил его Бадди. Вопрос удивил его, даже если он сам хорошо знал цену этим формальным словам.
— Что это за вопрос, Бадди? — похоже, отец сам тоже удивился.
— Да, просто думаю…
«Счастливым ты не выглядишь», — подумал Бадди.
— Не знаю, что мы подразумеваем, во все времена говоря, счастливы мы или нет. Полагаю, это напоминает температуру, когда тебя лихорадит, но это не входит в твои планы.
«Он водит кругами», — подумал Бадди. — «Или, может быть, он прав. Почему нам всегда надо быть счастливыми или несчастными? И зачем?»
— Ты не хочешь узнать, как дела у мамы? — спросил он, желая хоть как-то подхлестнуть разговор, что-нибудь сказать или сделать.
— Я знаю, каково ей, Бадди, — ответил он, подняв на него усталый взгляд. — Она несчастна, и я один из тех, кто ее такой сделал. Надо полагать, что я сам иногда бываю до невозможности несчастен.
— Почему, Па? Почему так случилось, что каждый чувствует себя несчастным?
Отец оглядел помещение, чтобы привлечь к себе официанта и заказать еще вина, проговаривая в пол голоса: «Мартини…»
— Так уж получилось, — сказал он, развернувшись боком на стуле. — Не всегда мы ищем причины случившегося.
— Ты иногда бываешь дома, Па? У нас дома? — копнул он еще глубже, если отец был таким несчастным, то может быть, иногда, ему следовало бы вернуться домой?
Между ними установилось продолжительное молчание. Отец ощупал пальцами пустую рюмку и снова оглядел помещение.
— Ну где же официант? — спросил он раздраженно постукивая пальцами по столу.
С внезапной ясностью Бадди увидел, что его отец нуждается в еще одной рюмке, чтобы ответить на вопрос Бадди. Или ему нужно было выпить уже после ответа. Он подумал о старой поговорке: «Яблоко катится недалеко от яблони». Он вырастет, станет таким же, как и его отец, будет пить, его лицо станет похожим на увядший цветок? А затем в какой-то день он сделает несчастной Джейн, и сам также будет донельзя несчастным?
Уже перестав искать глазами официанта, отец посмотрел прямо на Бадди.
— Нет, Бадди. Я не вернусь домой. Не вернусь. Это — как разбитое окно. Повсюду осколки стекла. Их уже не склеить. Приходится вставлять новое стекло…
«Это не окно, Па».
Он так хотел это сказать, но продолжил молчать. Видя, как отец продолжал коситься в сторону, увидев официанта с «Мартини» в руках. Он продолжал ощупывать пальцем пустой стакан и заглядывать туда в надежде, что там осталась одна-другая капля. И он пригубил из пустого стакана, будто там что-то еще осталось.
Бадди не мог дождаться, когда, наконец, закончится этот обед.
Джейн позвонила Бадди из телефонной будки больничного вестибюля. Ей не терпелось поделиться с ним счастливой новостью о том, что Керен пришла в себя. Телефон все звонил и звонил.
Конечно, Керен восстановилась еще не полностью. К ней вернулось сознание, и она не потеряла двигательные навыки (как объяснил им врач), у нее нормализовалась жизнедеятельность (слова того же врача), кроме способности говорить. Что, очевидно, было вызвано не физическим состоянием, а лишь временным явлением. Седьмой гудок, восьмой… Она надеялась, что завтрак Бадди с его отцом прошел хорошо, в ожидании которого сам Бадди возбудился, будто маленький мальчик, ожидающий поход в цирк вместе с родителями.
Она уже была готова повесить трубку, как услышала голос: «Алло», — это был его голос — приглушенный и смягченный. Что-то было не так?
— Бадди, — сказала она. — Как прошел обед? — «Пожалуйста, скажи, что все было замечательно, и вы с отцом хорошо провели время».
— Хорошо, — сказал он. Единственное слово сверкало энтузиазмом. Прошел ли обед плохо? Узнать об этом, она смогла бы позже.
— Керен вышла из комы, — сказала она, не сумев удержать возбуждение в голосе. — Я звоню из больницы. Она приходит в норму…
Бадди молчал. Она уже начала злиться на то, что его обед прошел не так, как он этого ожидал, и это испортило ее новость о Керен.
— Это здорово, — сказал он. Его слова громыхали энтузиазмом во всех телефонных проводах. Была ли это игра? В его голосе было слишком много энтузиазма — прозвучало уж слишком громко и на высоких нотах. — Ты, наверное, счастлива. Надо полагать, твои родители парят в воздухе.
У него в голосе продолжала звучать какая-то фальшь. Похоже, обед у него был ужасным.
— Только одно плохо, — сказала она. — Она не может говорить. Врач говорит, что проблема в психике. Послушай, может, сходим к ней вдвоем? Ты можешь приехать в Барнсайд? Мы купим «Колу» или что-нибудь еще, и ты расскажешь, как прошел обед с отцом, а я расскажу о Керен…
— Конечно, хорошо, — ответил он. Его голос пришел в норму. Это был голос того Бадди, которого она знала и любила.
— Дай мне пятьдесят минут, и я буду у тебя, — сказал он.
Все это время его голос продолжал ее волновать.
Авенжер не поверил своим глазам.
