Я еще раз взглянул на механизм — на его часть, доступную моим глазам, и снова ощутил головную боль и тошноту в животе, представив себе, как меня будет швырять из стороны в сторону и вверх-вниз. Смешно. Пойти с ней — для меня это было бы невозможно. Я не был готов для «полета на ракете» с перегрузкой или без, с блондинкой или без блондинки.
Окружившая нас куча людей, увлекала нас обоих на посадочную платформу. Дав билет в руки Халли, я помахал ей рукой. Она смешалась с толпой и быстро оказалась на рампе, ведущей к платформе, где посетители садились в вагончики. Дежурный по платформе принял у нее билет. Я надеялся, что он поймет, насколько она мала и посадит ее в ракету с кем-нибудь еще, чтобы она не была одной. Но он отвел ее к ракете, в которой было лишь одно место — для тех, кто пришел один. Какое-то мгновение она колебалась, а затем села, показавшись мне маленькой и беззащитной. Она мельком взглянула на тонкую стальную поручень — ее единственную защиту оттого, чтобы выпасть из ракеты. Но, надо полагать, что никто еще оттуда не выпадал. Или это все-таки возможно? Я велел себе прекратить драматизировать события: это всего лишь паршивый аттракцион в луна-парке, а она уже больше не ребенок.
Проклятье. Я подошел к кабинке билетера и достал бумажник. Но меня остановил крик дежурного: «Все на местах. Отправляемся на луну».
«Мистер, вы тоже можете прокатиться», — предложил мне кассир.
Но, наверное, суетясь на рампе, я бы выглядел глупо. И, скорее всего, мест уже не осталось.
Из ракет начали вырываться клубы дыма, рев двигателей заполнил воздух, и весь механизм, казалось, ожил. Я отбежал назад к входу. Мне не терпелось увидеть Халли прежде, чем ее ракета тронется с места. Она сидела, выпрямившись, собравшись, будто старательный пятиклассник слушает, что рассказывает учитель. Ее руки были сложены на коленях. Наши глаза встретились, и я украсил свое лицо улыбкой, уверяя, что ей будет весело. Когда ее ракета тронулась, она слегка отклонилась назад. Рев, шум воздуха и вырывающегося дыма, и ракета понесла ее по лабиринту рельс.
Все это походило обезумевшую карусель. Ракеты проносились каждая сама по себе, то взлетая, то падая, то переворачиваясь вниз головой, то разворачиваясь под немыслимым углом. Я был рад, что удержался от соблазна поехать с Халли — уже устал, как собака. Я оглянулся на разделительный забор: блондинки уже не было. Так же, как и остальных.
Когда я повернулся обратно к аттракциону, то все летало, крутилось, выписывало немыслимые спирали. Люди кричали. Это были неописуемые крики ужаса и, вместе с тем, восхищения. Вглядываясь в проносящиеся мимо ракеты, я пытался разыскать Халли. Сначала, во всем кошмаре хаотического движения, беспорядочности цветов и звуков, обнаружить ее было нереально. Затем, раскачиваясь вверх-вниз, в мою сторону начала приближаться маленькая одноместная ракета, и я увидел Халли. Ее глаза были широко раскрыты от удивления, тело было напряжено, руки вцепились в поручень. Стрелой проскочив мимо, она унеслась в хаос шума и света. Другие проскакивали перед моими глазами размазанными пятнами. На следующем круге глаза Халли были закрыты, а ее лицо было похоже на растаявший воск, будто какой-то обезумевший скульптор опалил свое изваяние из воска огнем. Когда ее ракета снова взлетала на очередную горку, то мне стало интересно, в чем же заключается элемент опасности. Предположим, что она перестала держаться за поручень. Я подошел к дежурному, безучастно стоявшему у рампы, глядя в никуда, но в последний момент я решил его не беспокоить. «Хватит драматизировать», — сказал я себе, и снова увидел Халли. В ее глазах был дикий ужас и агония. Я поспешил к дежурному и спросил, как долго длится аттракцион.
— Что? — пытался он перекричать шум.
— Как долго это длится?
— Пять минут — как и указано в билете, — завопил он.
Я снова отошел от рампы и проклял самого себя. Она снова проскочила мимо. На этот раз ее глаза были плотно сощурены, все тело сжалось в маленький комочек — беззащитный и уязвимый. Я вспомнил, что когда ей было три или четыре года, то она постоянно просыпалась от всяких кошмаров. Больше всего она боялась ураганов и гроз. И я подумал об этом жутком механическом урагане и о себе, которого не было рядом с ней, чтобы хоть как-то ее успокоить и поддержать.
Теперь, снова сделав круг, ракета начала затяжной подъем. Глаза Халли были открыты, в них не скрывалось отчаяние. На спуске она увидела меня. Ее губы напряженно сжались, туго натянув щеки. В этот драгоценный момент хотя бы своим видом я постарался ее поддержать, улыбнувгись, стараясь ввести в свою улыбку храбрость, любовь и защиту. Наши глаза словно сцепились, и тут она снова исчезла из вида, уносясь в невообразимый хаос. Вдаль. По лабиринту изломанного круга. И я закрыл глаза.
Сеанс, наконец, закончился, и я помчался на выход, чтобы поприветствовать ее. Мои руки были наготове, чтобы схватить ее, обнять, защитить…
Я увидел, как она старалась выбраться из ракеты. Она хрупко переставляла ноги шаг за шагом, неуверенно спускаясь по рампе, и не сразу смогла найти равновесие, но все же справилась. Я протянул к ней руки.
— Халли! — закричал я.
Она посмотрела на меня, о чем-то глубоко задумавшись, будто была поражена, обнаружив меня на своем пути.
— Расскажи, как было? — спросил я. — Святая макрель, я был готов содрать с себя всю одежду, стать суперменом и совершить спасительный прыжок.
Она отстраненно улыбнулась, но, кажется, не тому, что я сказал. Она улыбалась чему-то еще. Это была ужасная, скрытная улыбка, не принадлежащая лицу ребенка.
— С тобой все в порядке? — спросил я.
— Я в порядке, — ответила она.
— Мне жаль, что ты оказалась одна. Думал, что тебя посадят в ракету с кем-нибудь еще, боялся, что ты вывалишься из нее.
— Я в безопасности и цела.
Но она на меня не смотрела.
— Ладно, — сказал я. — Что у нас следует по списку? — пытаясь вызвать энтузиазм в ее голосе.
— Я думаю, что мне пора домой. Пожалуйста, — это был ответ в лучшей ее манере — этакая маленькая вежливая девочка.
— По-моему, еще рано, — заметил я. — А как на счет того, чтобы поесть?
Обычно, ее аппетит был намного больше ее самой: каждую такую прогулку она могла съесть пару фунтов попкорна, сахарной ваты и огромный вафельный конус мороженого с тройным сиропом.
— Я не голодна, — сказала она.
Мы прошли мимо комнаты смеха. Я подумал о тех сумасшедших зеркалах внутри и о наших с ней гримасах, а затем представил себе одну из них. Халли шла рядом, но я чувствовал, что с каждым шагом она становится все дальше и дальше. Я все думал, что отражения в этих зеркалах, возможно, были нашей реальной сутью. «Забудь», — усмехнулся я сам себе. — «Сравнивать себя с бедняком Дорианом Греем?»
— Смотри, Халли, еще рано. Ты говоришь — скоро в школу. Может, съездим в центр города, в «Нортон»? Что-нибудь купим из одежды? — все предпочитали одеваться в «Нортоне», и я был уверен, что там безо всякой суеты можно будет найти все что угодно.
Она выпустила воздух из уголка рта.
— Думаю, что лучше всего пойти домой, — настаивала она. — Кроме того, Ма сегодня нездорова. Мне стоило бы побыть рядом с ней.
— Твое желание, для меня — закон, — сказал я, стараясь удержать в голосе светлые ноты.
А Элисон. Что с ней произошло? И почему она плохо себя чувствовала? Надо ли было иногда об этом спрашивать? А кого интересовало мое самочувствие?
Мы шли к машине. Небо вдруг затянулось облаками. Блеск солнца стал мягче и уже не так слепил мои усталые глаза.
Уже в машине я спросил:
— Ты точно хочешь домой? — снова напомнил ей о своем присутствии.
Она смотрела на дорогу. Мне стало ясно, что она на меня не смотрит
с тех пор, как вылезла из «ракеты».
