сигарет
и рекламных щитов
серого города,
в иное пространство,
где под ногами - небо и радуга,
где мартовские коты
ходят по звездам,
поставив хвосты трубой
и грозово мурлыча,
где вся вселенная -
это рыжая бабочка,
севшая на ладонь.
Уснувшей на моей груди
Ты растешь из души моей, тихо и странно -
Белой лилией в сумраке ночи усталой;
Ты струишься в артериях нежностью алой,
Заживляя тобой нанесенные раны.
В пиале твоих губ, что солены и пряны, -
Недопитая страсть остывающей лавой;
И касание рук, полуночной облавой,
Вновь тревожит желаний моих караваны...
Осыпаясь как краска с поблекшей картины,
Отгоревшие звезды провалятся в лето,
Что мне сердце разбило на две половины.
Завтра осень заглянет сквозь шторы, и где-то,
Там, где время обрушено было в руины,
Нам сыграет звенящая скрипка рассвета.
Этюд акварелью
Дремлет по чашкам забытый кофе, зачах бутерброд на тарелке,
чайки кружат и кричат над укрытой туманом лагуной,
ветер осенний тихонько играет на нервах рассвета,
и нас еще — двое...
Кофе допит, вонюче дымит непогасший окурок,
чайки притихли, дождь моросит, норовя заскочить на веранду,
ветер нетрезво шагает по лужам в обнимку с полуднем,
и кажется, я — один...
Съем-ка я бутерброд - не пропадать же добру...
Я — скелет
Я — скелет
в шкафу вчерашнего дня -
сижу в углу,
под твоими платьями -
в белом кашне на шее,
в зеленом чепце на черепе.
Ты прячешь меня
от посторонних глаз
и от собственных мыслей,
но вряд ли тебе удастся
когда-нибудь
забыть обо мне навсегда.
Ты используешь меня как манекен.
Твоя сестренка
играет со мной в дочки-матери.
Моль
уютно устроилась
у меня под ребром.
Все хорошо,
мило так, по-семейному,
но это пока -
пока однажды кому-то из нас
не надоест
весь этот фарс...
И я почему-то думаю,
что этим 'кто-то'
окажется моль.
Адажио пиано
