И холеный котяра вдруг стал шелудивым котом.
И не важно уже, что предчувствия не обманули,
Что в вокзальном буфете - один только кислый 'Агдам',
Что вокзальная шлюха с глазами отстрелянной пули
Ожидает меня у киоска 'Прием телеграмм'...
Не могу прикурить. Не горят отсыревшие спички.
Тонет в лужах судьба, как в разливе вселенских морей.
Мне теперь вспоминать позабытые за год привычки.
Мне теперь отвыкать от вокзальных слепых фонарей...
Лебедь
Мне подрезали крылья. Хотел полететь - да невмочь.
Оперение мое от засохшей крови побурело.
Я затих в камышах. Опускалась дождливая ночь,
А в саду кто-то пел, и печальная лютня звенела.
Ах жестокие руки! Я их о пощаде молил,
Я вытягивал шею и плакал - не слышали плача.
И безжалостный нож от свободы меня отрешил,
Я не знаю, зачем... Может быть, невозможно иначе.
И, сложив пополам зачерненную плотную бязь,
Завязали глаза, чтоб не видел зовущего неба...
Кавалеры шутили, а юные дамы, смеясь,
Мне бросали кусочки духами пропахшего хлеба.
А глумливая чернь потешалась моей слепотой,
И швыряли мальчишки так бьющие больно каменья.
Говорили собратья мои, что теперь я — ручной,
Предназначено мне для фонтана служить украшением.
С неба падали шорохи вольных, расправленных крыл -
Пролетала куда-то моя лебединая стая...
Я рванулся за ней, я о режущей боли забыл...
Но держала вода. Она тоже, наверно, ручная...
Мне подрезали крылья. Хотел полететь - да невмочь.
Оперение мое от засохшей крови побурело.
Я затих в камышах. Опускалась дождливая ночь.
А в саду кто-то пел, и печальная лютня звенела.
Вдруг
В переплетении улиц -
этих нервов огромного города,
дрожащих от напряжения -
мелькнуть
то ли неоновым бликом,
то ли тенью, отброшенной ветром.
Разбиваясь о скалы стен
отражением гула клаксонов, сирен и моторов,
задыхаясь в бензиновой гари, в толпе, в переходах,
пропадая в пасти подземки
и выходя на поверхность
обглоданным,
серым,
безликим;
в рывке,
начинающем новый забег
в никуда
ниоткуда,
в тоске
обреченного на вымирание
ситиозавра,
в безумстве
погони за завтра
или
избегания вчера
вдруг
споткнувшись,
матерясь и хрипя,
упасть посреди улицы
обломком толпы,
не чувствуя ног,
и увидеть
в асфальтовой трещине
тихий
пробивающийся
к небу
вьюнок.
