Случай, конечно, не единственный. Думаю, что всякий, мало-мальски знакомый с историей литературы, насчитает сотню таких случаев.
Но отсюда вовсе не следует, что можно к такому случаю отнестись легкомысленно. Списать его за счет человеческих ошибок и на том успокоиться. То, что плохая книга понравилась, — тоже литературный факт и требует внимательного к себе отношения.
Итак: чем плоха книга Гладкова «Цемент» и почему она все-таки понравилась?
В «Цементе» две темы: 1) Глеб строит завод и 2) Даша строит новый быт. Обе эти темы ничем друг с другом не связаны, если не считать общего словечка «строит» и того, что Даша — венчанная жена Глеба.
Связь могла бы быть разная. Глеб строит завод, и вместе с этим строится и его личная жизнь. Этого нет. Завод достроен, а жена от него уходит. Или: Глеб так увлекся строительством завода, что не заметил, как разрушалась его семья. И этого нет. Даша принимает самое горячее участие в работе Глеба. Или: строительство завода и строительство личной жизни — вещи несовместимые. Тоже нет. По мере успеха дела отношения супругов как будто улучшаются. И так далее.
Получается: пока Глеб строил завод, от него ушла жена. И все.
Конечно, в жизни таких случаев сколько угодно. И если бы «Цемент» был биографией реально существовавшего Глеба, то ничего не скажешь. Надо рассказывать так, как было. Но «Цемент» не биография, а литературный вымысел, и поэтому уместно спросить, зачем понадобилось в одну повесть включать два вымышленных, ничем между собой не связанных факта? развивать две, совершенно не имеющих друг к другу никакого отношения темы? Читатель непременно начнет эту связь разыскивать. А ее, оказывается, вовсе и нет.
Глеб восстанавливает завод. На его пути всевозможные препятствия: несознательность рабочих, расхлябанность ячейки, бюрократизм партийных верхов, саботаж спецов, набеги белых. Но Глеб преодолевает все эти трудности с необыкновенной легкостью, и завод восстановлен.
Мы знаем, как в действительности восстанавливались заводы. Какие были трудности и какая шла борьба доводов за и против. Об этом говорят докладные записки и протоколы любых экономических совещаний.
У Гладкова нет самого хода борьбы, нет усилья. Препятствия даны, как барьеры на скачках. Гоп! — и перепрыгнул. Гоп! — и еще раз перепрыгнул. Скачка с препятствиями, а не действительное преодоление тяжелого пути.
Глебу говорят: «Кому теперь нужен ваш цемент?» Глеб отвечает: «К чертовой матери! Надо бить строительством и борьбой за восстановление хозяйства!»
Глеб пишет записки: «толкнуть Учпрофсож», «прищемить Совнархоз за саботаж и волокиту», «брякнуть по башкам завком нефтепрогона», и все делается в два счета. Гоп! — и перепрыгнул.
Но это-то Гладкову и нужно. В его задание вовсе и не входило рассказывать, как в действительности происходило дело, как постепенно преодолевались трудности восстановления нашего хозяйства. Ему нужно было сочинить чистокровного пролетарского скакуна, блестяще берущего барьер за барьером. Выдумать пролетарского героя, который знать ничего не желает, прет напролом и победоносно оканчивает дистанцию под гром аплодисментов восхищенных зрителей.
Героика — это литературный прием, при помощи которого одному человеку (герою) приписывается сумма деяний (подвигов), являющихся в действительности результатом работы целого ряда людей. Прием этот давнишний, и социальные корни его с достаточной ясностью вскрыты марксистской критикой. Стоило ли его воскрешать, да еще в применении к такой теме, как строительство советского хозяйства?
Гладков втиснул тему в готовый литературный штамп. Получился Глеб-Ахиллес, Глеб-Роланд, Глеб- Илья Муромец, но Глеба Чумалова не получилось. Форма задушила тему. Это грубая ошибка. Это и есть та плохая формалистика, которую на словах поносят, а на деле поощряют наши присяжные литературные критики.
Глеб возвращается домой с фронта. Спешит к жене. Но жена встречает его очень сдержанно. И в дальнейшем ни за что не хочет возобновить с ним супружеских отношений. Почему? Неизвестно.
Опять-таки — в жизни такие случаи бывают. Приезжает муж из долгой отлучки, а жена за это время его разлюбила и не хочет с ним больше жить. Но зачем это понадобилось Гладкову? Чем у него в повести мотивирован этот факт?
Даша стала стопроцентной коммунисткой? Но это не мотивировка.
Даша хочет проверить, хороший ли коммунист Глеб? Он доказывает это своей работой.
Даша не хочет, чтобы Глеб брал ее, как животное? Но сама отдается по-животному Бадьину.
Даша разлюбила Глеба и любит Бадьина? Нет, она гонит от себя Бадьина.
Как ни поворачивай, мотивировки не получается. Остается голый факт. Даша не желает жить с Глебом.
Гладков сочинил героическую женщину, которая решила раз и навсегда освободиться от мужского засилья, чтобы жить свободно и самостоятельно на благо коллектива. Она не признает ни ревности, ни постоянной любви. Захотелось — сошлись, и разошлись. На один раз, между делом. В этом строительство нового быта. Очень просто. В жизни это значительно сложней.
Но Гладкову совершенно неважно вдаваться в сложную проблему строящегося нового быта. Ему надо дать стопроцентную пролетарку-героиню, Жанну д’Арк, а Даша Чумалова его ни в какой мере не интересует.
Та же героика, как и в теме Глеба, тот же литературный штамп и шаблон.
Помимо основных двух тем, Глеба и Даши, в «Цементе» имеются разнообразные эпизоды: приезд эмигрантов, обыски, партийная чистка, смерть Нюрки, нападенье бандитов и др. Часть этих эпизодов дана вне всякой связи с основными темами, часть как будто чем-то связана; например, смерть Нюрки.
У Глеба и Даши — дочь Нюрка. Даша отдает ее в детский дом, где Нюрка и умирает. Глеб плачет; Даша героически переносит удар.
Бывает, что умирают дети. Но здесь, в повести, к чему это? Неизвестно. Умерла, и никаких мотивировок.
Происходит партийная чистка. Вычищают хороших, как будто бы, партийцев. Один из невычищенных возмущен:
«Пусть меня вычищают из партии, но этого безобразия не допущу». И больше об этом ни слова.
Что же, правильно вычистили или нет? Неизвестно.
Гладков ведет эту часть своего повествования, как бы хронику. Случаются разные события, о них рассказывается. Какая между ними связь — неизвестно.
Гладков сообразил, что от нашей советской литературы требуют одновременно двух диаметрально противоположных вещей: «героизма и быта», «прокламации и протокола». Требуют, чтобы Ленин был и Ильич и Петр Великий; Маркс — и Карл и Моисей; а Даша — и Чумалова и Жанна д’Арк.
И очень просто вышел из положения. Он не стал искать в быту героизма, в протоколах прокламаций, а поделил задание на две части. В одной дал героику, а в другой — как бы подлинную жизнь. В одной — Глеб и Даша, в другой — все остальное.
При быстром вращенье диск с дополнительными цветами кажется белым. При быстром чтении «Цемента» кажется, что синтез найден, что Гладкову удалось разрешить стоящую якобы перед советской литературой проблему. Но остановите вращенье, и синтез распадается на свои составные части.
В «Цементе» есть все, что рекомендуется в лучших поваренных книжках, но повесть получилась несъедобная, потому что продукты не сварены; и только для вида смяты в один литературный паштет.
«Цемент» понравился потому, что люди, мало что смыслящие в литературе, увидели в нем осуществление своего из пальца высосанного литературного идеала. Им показалось, что наконец-то мы получили вещь, по всем статьям подходящую под многочисленные литературные тезисы.
А в действительности «Цемент» — плохая, неудачно сделанная, вредная вещь, которая ничего не синтезирует, а только затемняет основную линию нашего литературного развития: преодолеть в трактовке советских тем героический штамп и найти такую литературную форму, которая бы тему не насиловала, а
