Но самой ей в ту пору пришлось выживать самостоятельно. Требовалось решить извечный гамлетовский вопрос (теперь она, временно потеснив любимую русскую классику, читала Шекспира). Быть иль не быть – кладет ли дурная внешность конец нормальной жизни, или надежда все-таки остается?
Устами одного из лукавых, но отнюдь не глупых своих персонажей Шекспир давал Люде долгожданный совет:
Красавица с умом тужить не будет,
Ум выдумает – красота добудет.
А та, что некрасива, но с догадкой –
Приманку выкроит из недостатка…
Люда и сама смутно чувствовала нечто подобное. Если она мечтает о красоте, то есть о плодах красоты, таких, как любовь и счастье, – что может помешать ей стать красавицей по собственному произволению? Ну пусть – лягушка, да ведь от нее рукой подать до Василисы Прекрасной. Если свершится чудо и ее, такую как есть, полюбит Иван Царевич – липкая шкурка некрасивости слетит с нее как нечего делать, и уродство обернется ослепительной красотой! Надо лишь повернуть в другую сторону какой-то внутренний флюгер, застывший внутри, нажать на него с силой, как на тугой сразу не поддающийся рычаг… И тогда все получится: ее неопределенного цвета глаза ярко зазеленеют, кожа заиграет упругим матовым блеском, растянутые сейчас губы изогнутся сказочным луком, из которого вылетела стрела Ивана Царевича. Раз природа вложила в Люду столько страстной мечтательности, ему должен соседствовать потенциал красавицы. Просто ей, должно быть, положен искус – прожить какое-то время словно в болотном уединении, без радости и любви…
Решив так, она стала выздоравливать от своего ползучего воспаления легких. Болезнь прошла без последствий, а вот ощущение искуса осталось в ней до сих пор. Сколько еще длиться этому сказочному сроку?! Людмиле недавно исполнилось двадцать восемь – не чересчур много, но и не слишком мало, чтобы дождаться наконец своего часа. Может быть, ей следует стать менее щепетильной, менее правильной – в смысле чересчур правильной? Разбить вокруг себя то каменное кольцо, в котором она сама себя замуровала? Но непонятно, как это будет выглядеть в жизни: ведь не станешь, в конце концов, кокетничать с отцами своих мальчишек и девчонок! А вне школы она нигде не бывала. Все ее прежние соученицы, сокурсницы, не слишком близкие подруги уже обзавелись семьями и не искали с нею общения. Навязываться к ним с дружбой казалось еще хуже, чем жить в своем замкнутом пространстве.
Уличные знакомства? Несовместимо с учительской этикой, да никто и не делал попытки познакомиться с Людмилой на улице.
Таким образом, единственными мужскими лицами, на которые она могла пристрастно взирать, оставались портреты классиков в кабинете литературы. Жизнелюбивый Пушкин художника Брюллова, Лермонтов в неизменном гусарском мундире, таинственный Гоголь с двумя расходящимися ото лба крылами темных прилизанных волос… Подолгу глядя на их портреты в конце школьного дня, она начинала слышать, кто какой ей дает совет…
Пушкин прозревал все, что творилось с Людой: и ее мятежные ночи, и то неподъемное усилие, которое позволяло ей прийти наутро в школу бесстрастной внимательной учительницей. Он жалел ее со всею горячностью своего отзывчивого сердца и уговаривал не падать духом: в жизни подчас случаются чудеса: Лебедь оборачивается Царевной, грызущая золотые орешки Белка тоже не так проста: наверняка под ее рыженькой шкуркой скрывается бойкая хорошенькая поселянка! Все движется, все полощется в ярких красках многоцветной действительности, которая завтра может одарить тебя свыше головы. Только злые силы лишены надежды на чудо, а уж Людмиле в любом случае суждено найти своего Руслана: сказочное имя ведет к сказочной метаморфозе превращения из дурнушки в красавицу. Ну, а если уж не судьба… Тогда за чертой надежды остается одно – честь. Тут уж примкни к Татьяне, верной своему генералу, к Маше Троекуровой, ставящей превыше всего таинство венчания, к Лизе, смиренно отпускающей своего Германа, – ко всему сонму потерявших счастье, но честных и добродетельных, жертвующих собой ради общего блага.
Людмила думала, что это относится и к самому Пушкину. Она знала: его дуэль и вытекающая из нее смерть произошли не по прихоти, не из ревности, как объясняют порой незадачливые школьные учебники. Великая задача стояла перед уже известным в стране поэтом: защитить честь России, сокрушив происки действующих при дворе антирусских сил, которые и подослали к Натали Дантеса. Пушкин умер, как воин на поле боя, как мученик, проливший свою кровь за правое дело.
С Лермонтовым у Людмилы были отношения иного плана. Больше всего он привлекал ее в период юности, когда в душе искала выхода горечь разочарования: мир оказался не таким, как обещали мечты и трепетные порывы. Она могла до бесконечности повторять:
И скучно, и грустно, и некому руку подать
В минуты душевной невзгоды…
Желанья!.. Что пользы напрасно и вечно желать?..
А годы проходят – все лучшие годы!
Или подобное тому, но с более мягкой, напевной грустью:
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть…
Тогда ее внутреннее чувство звучало в унисон с Лермонтовым. Но дальше их пути стали все более расходиться: Людмила переросла период жарких юношеских обид, теперь ей хотелось
