и голос бомжа в тулупе, нарочито хрипло сообщающего, что он «привел чувиху» и попросившего в связи с этим «на четвертинку». Последние слова меня разочаровали — как-то так получилось, что я уже стала считать этого бомжа человеком нашего круга, даже помощником, выручающим из беды. А бомж всегда бомж — даже когда он делает доброе дело, в голове у него прежде всего выпивка.
Дверь на восьмом этаже захлопнулась — значит, Нюта попала наконец в родную квартиру. Что ждет ее на новой стезе? Конечно, мы будем видеться — я, как убирающая подъезд, могу общаться с ней, не вызывая подозрений. Ну, подружились дворник и швея-рабыня, разве не бывает?
Между тем бомж в тулупе стал спускаться по лестнице — ну да, ночевать-то ему еще рано. Кстати, сегодня он был не в тулупе, а во вполне приличной зимней куртке, коричневой с мехом. Она шла к его карим глазам и довольно смуглой коже. Мы теперь были вроде как заговорщики по делу Нюты, поэтому я не могла с ним не поздороваться. А он улыбался до ушей — скорей всего потому, что бизнесмены дали ему на выпивку и желанный проект вскоре будет реализован.
— Я так и думал, Мальвина, что вы тут стоите. Рад вас видеть.
— Я тоже, — машинально сказала я. — Кстати, если вам нужно «на четвертинку», то я тоже могла бы дать. Вы бы только сказали! Ведь Нюта моя подруга.
Тут он засмеялся, опять так же, как в первый раз, когда я его увидела: словно мы на равных или даже он поважнее. И ему со своей высоты интересно за мной наблюдать. Потом он вытащил из кармана новой куртки смятую сторублевку и протянул ее мне:
— Калым за нашу невесту! Пойдемте вместе пропьем. Во всяком случае, я настаиваю, чтобы вы взяли у меня эту бумажку, раз уж вам не понравилось, что мне ее дали.
— Мне-то она зачем?
— Не знаю, на что-нибудь пригодится. А просил я, кстати, потому, что это придало моему вмешательству достоверность. Дескать, я не только устраивал чувиху, но и свою выгоду поимел. Ведь по-другому эти люди не понимают.
— Вот оно что! Но раз уж так, спрячьте свои комиссионные. — Хорошо, что мне вспомнилось это умное слово, я как раз и хотела выглядеть умной перед этим бомжом в тулупе. То есть не в тулупе!.. Интересно, как я теперь буду называть его для себя?
— Скажите, как вас зовут?
— Если официально, Леонид Сергеевич. А для бомжа сойдет просто Леня.
— Но ведь вы не бомж... то есть вы какой-то странный бомж!
— Вы тоже странная девушка, — пожал он плечами. — Были готовы свою подругу у себя поселить. Где еще найдешь в наше время нечто подобное?
С таким разговором мы шли по лестницам, я даже забыла, что мне-то нужно спуститься всего на один этаж. А вот уже шестой, пятый... Ну ничего, подумала я, провожу Леонида Сергеевича до выхода. Но на четвертом этаже вдруг приоткрылась дверь Кабановых, и на площадку выглянула баба Тося:
— Мальвинка, ты? Поди-ка сюда!
Я двинулась к двери, а Леонид Сергеевич, отступив на шаг в глубину лестничной клетки, остановился. Значит, будет меня здесь ждать, но зачем? Для того чтобы я прошла с ним еще несколько лестничных маршей?
— А это кто? — не снижая голоса, спросила баба Тося. Она всегда была очень откровенной, даже прямолинейной и считала, что такими должны быть все. Я слегка замялась.
— Это... один мой знакомый по подъезду...
— Он случаем не слесарь, знакомый твой?
— Нет, он не слесарь.
— Ну почему же, — раздался у меня за спиной голос Леонида Сергеевича. — Если надо что починить, считайте, я слесарь.
— Иди сюда, — бесцеремонно взяла его за руку баба Тося и втянула в квартиру. Мне ничего другого не оставалось, как тоже войти вслед за ними.
— Тише, — бросила нам на ходу бабка, направляясь в свою комнату. — Валька спит.
Она поманила нас за
