квартир.
Конечно, люди со средствами могли решить жилищный вопрос в любое время и без особых мучений. Им не приходилось рыскать по городу, а достаточно было подать в газеты объявления вроде: «Нужна барская квартира, дом-особняк. Не менее 12 комнат, 4 комнаты для прислуги, помещение для гаража, квартиру для шофера, прачечную. Желательно красивый вестибюль и, по возможности, с голландским отоплением. Сдать квартиру не позднее 1-го июня. На удобный дом аренда может быть многолетняя».
Однако основная часть москвичей по устойчивой традиции были сезонными квартирантами. Для них «страда» начиналась именно в августе, а стоимость аренды имела решающее значение. Городская управа, проведя в 1910 году анкетирование своих работников, выяснила, что служащие с жалованьем около 1300 руб. в год вынуждены отдавать за квартиру почти половину заработка. Вдобавок им приходилось ежегодно менять место жительства, поскольку домовладельцы постоянно повышали плату. О динамике роста квартплаты поведал в том же году «Голос Москвы»:
«Квартиры, стоившие пять-шесть лет назад 50 рублей в месяц, теперь нельзя снять меньше 80—100 руб. Сравнительно недавние цены на квартиры из двух небольших комнат с кухней рублей в 30 в месяц – теперь уже не существуют. Теперь это стоимость чердачного помещения или двух комнат без кухни на фабричной окраине.
Не преувеличивая, можно сказать, что процентов 50 или 60 – это типичная для Москвы разница в смысле повышения квартиры всякого рода, сравнительно с расценкой 1904—1905 гг.»
В той же публикации была отмечена еще одна особенность жилых помещений: «Все сараи и амбары, даже конюшни переделаны на квартиры и даже „хорошо отделаны“, но в них жить нельзя. Но только такие квартиры и сдаются, а сколько-нибудь порядочные переходят из рук в руки по наследству или знакомству». Понятно, что бывший сарай, превращенный в жилье, при всем желании не может иметь свойств настоящего дома. Чаще всего москвичи жаловались на сырость и холод в квартирах. Поскольку эти недостатки проявлялись с наступлением холодов, во время найма будущим квартирантам приходилось полагаться на заверения домовладельца.
В начале XX века качество квартиры определялось прочностью здания, удобной планировкой (длинные анфилады комнат старых дворянских особняков не пользовались спросом) и наличием таких достижений цивилизации, как водопровод и канализация. Дома, которые владельцы не спешили приспособить к требованиям современности, становились объектом критики газетных фельетонистов.
«На днях мне пришлось быть в д. Афремова на Долгоруковской улице, – писал один из них в популярной газете „Русское слово“. – Вот домик-то, могу сказать! Построен по утвержденному плану, конечно, 3-этажный, во дворе, квартир дешевле 50 рублей в месяц нет, и в квартиры ход один: он и парадный, он и для помоев. Просто, удобно для кухарки и по утвержденному плану. На парадной лестнице запах, разумеется, но ведь запах не обозначается на представляемом в управу плане какими-либо архитектурными линиями, а утвердителям плана сообразить это не было времени. Подземной канализации в доме еще нет, а наружная действует превосходно, к улице двором склон даже приспособлен для этого.
Там же недалеко, в Тихвинском переулке, есть еще дом некоего г. Левкиевского; этот деревянный, впрочем, но тоже с канализацией, как у Афремова. Домику этому весной еще год будет, а стены расползлись уже, и почти все печи дали трещины. Бедные жильцы мерзнут, от дыма задыхаются, а домовладельцу и дела нет; он только ходит по квартирам да уговаривает не выдавать его, что он 27 рублей в месяц берет».
В незавидном положении оказывались обитатели домов, грозивших обрушением. По распоряжению властей им приходилось спешно покидать обжитое жилье, а на поиски подходящей квартиры времени почти не отводилось. В 1910 году такое случилось с квартирантами дома на Пречистенке, принадлежавшего домовладельческому строительному обществу. Они заметили глубокие трещины в стенах, а полиция, прибывшая по вызову, вдобавок обнаружила провис потолков и разрушение стены брандмауэра. Тут же с жильцов была взята подписка о немедленном выезде, а дом приговорен к сносу в семидневный срок. Хорошо, что это случилось в июле, когда еще не начался квартирный дефицит.
Что касается оборудования домовладений водопроводом и канализацией, то особенно интенсивно это происходило в первые годы двадцатого столетия. В 1903 году городской голова счел необходимым специально обратиться к москвичам с просьбой «примириться с временными неудобствами», поскольку для прокладки подземных коммуникаций и трамвайных путей было одновременно разрыто множество улиц. Стоит отметить, что до 1917 года к канализации удалось подсоединить лишь половину домовладений и только в центральной части города[105]. Там, куда она не успела дойти, жители по– прежнему обходились простыми устройствами: помойными и выгребными ямами, земляными и пудр-клозетами[106].
Интересно, что оснащение домов «удобствами» сопровождалось разбирательствами в судах множества споров между домовладельцами и квартирантами. Опасаясь повышения платы, жильцы просто отказывались впускать в квартиры рабочих-водопроводчиков. Так, домовладелец Стахеев дважды судился с квартирантом, зубным врачом Барсом, утверждавшим, что канализация в контракте не обозначена, поэтому и проводить ее нельзя. Только по приговору мирового судьи Стахееву удалось произвести необходимые работы.
Пользование городской канализацией регламентировали особые правила, согласно которым, в частности, «безусловно воспрещалось ...отводить в городскую канализацию всякие жидкости и воды конденсационные и из холодильников, грунтовые воды, атмосферные осадки (дождевые и снеговые воды)», а также «жидкости и воды, содержащие свыше 5% кислот или щелочей или имеющие температуру свыше 40 °С». Частные собственники, присоединившие свои дома к канализации, оплачивали особый сбор. Его размер ежегодно при утверждении бюджета устанавливался Городской думой в процентах от чистого дохода с недвижимого имущества. Платить приходилось вперед, но допускалась рассрочка по третям года (1 января, 1 мая, 1 сентября).
Чтобы москвичи правильно обращались с домашней канализационной системой, Городская дума дополнительно внесла в «Обязательные постановления» целый ряд новых разделов: «Правила пользования спускной решеткой, устроенной в полу», «Правила пользования ванной и умывальником, присоединенными к канализации», «Правила пользования кухонными и иными раковинами», «Правила пользования ватерклозетом и писсуаром».
Последние, например, запрещали «...пускать через ватерклозеты тряпки, сор, золу, землю, песок, мочалу, щепки, кухонные хозяйственные отбросы, обломки посуды, очистки овощей и тому подобные предметы». Кроме того, они предписывали квартирантам немедленно сообщать домовладельцу «...о всех замеченных неисправностях, как то: о застое воды в ватерклозете и писсуаре или медленном ее удалении, о распространяющемся из ватерклозета или писсуара зловонии, о порче водопроводных кранов, клозетных и писсуарных чаш, о неправильных действиях механических приспособлений, позывных ручек и пр.».
Пока канализация была в новинку, каждое связанное с ней происшествие находило отражение к городской хронике. Так, в мае 1901 года «Московские ведомости» сообщили: «Утром на Солянке произошел засор канализации, и нечистоты стали заливать жилые и нежилые помещения владений торгового дома Расторгуева. Прочистить трубы не удалось; нечистоты перекачивали насосом в другой уличный колодец». Выясняя причины сбоев в работе канализации, газеты писали, что в большинстве случаев они происходят по вине обывателей. Несмотря на запреты, в трубах оказывался всякий сор, который москвичи пытались сплавить через канализационную систему. Однажды, ко всеобщему удивлению, рабочие извлекли из нее нагрудную цепь мирового судьи.
Пользование водопроводом также регламентировалось целой системой правил. Одним из них, принятым в 1896 году, предписывалось отпускать воду в частные владения только через водомеры. Эти приборы в зависимости от размеров стоили от 36 до 443 рублей, а такса за пользование, включая ремонт, доходила до 6 рублей в год. Самыми популярными были водомеры диаметром 20 мм (1 р. 05 к./год) и 30 мм (1 р. 50 к./год). Модели системы Фраже при работе издавали такой громкий стук, что их приходилось
