Это подтвердил агент сыскного отделения, но почему-то не стал называть заказчика травли.
– В моем лице, я считаю, нанесено оскорбление члену общества, – заявила актриса, – и прошу применить к господину Герасимовичу высшую меру наказания.
Суд так и поступил, назначив телефонному хулигану месяц ареста.
Среди других претензий, которые предъявляли москвичи к телефону, было довольно большое количество ошибочных соединений. Как-то, не выдержав, В. А. Гиляровский описал в газете свои страдания в качестве абонента телефонной сети:
– Что? Кто говорит?
– Примите холерного больного.
– Да вы куда звоните?
– В больницу звоню... Сейчас привозим...
Кладу трубку. Через 5 минут новый звонок:
– Пришлите четыре ведра пильзенского пива.
– Куда вы звоните?
– В хамовнический склад... Так четыре ведра пильзенского, в портерную, к Кулуцким.
– Ладно!
Кладу трубку. Через 10 минут:
– Швейцар Федор? Ты? Молчу.
– Федька! Мычу:
– Мм-м...
– Федька! Вызови из седьмого номера Маргаритку, скажи, чтобы оделась почище и ехала к нам... Гости приехали...
– Ладно!
И... едва положил трубку, как снова трескучий звонок:
– Сейчас взвод присылайте к Тверской заставе...
– Что?
– Кто? Жандармский дивизион? На рысях, к заставе, сию минуту!
– Ладно!
Что же больше остается делать московскому телефонному абоненту, когда то и дело его тревожат понапрасну по телефону? За последнее время эти ошибки соединений участились до крайности. Чем это объяснить? Нервозностью ли века, неумением ли ясно называть цифры номера или телефонными порядками плюс летняя рассеянность телефонных барышень – но это существует и учащается!
И, кроме всего этого, какая-то медлительность: звонишь – не дозвонишься. Вообще на телефонах что-то все не то!
– Чу! Опять звонок.
Подхожу, обозленный уже.
– Что угодно?
– Когда отец Восторгов вернутся?
– Завтра, в 11 часов ночи, с экстренным поездом курской дороги! Завтра!.. – отвечаю, бросая трубку.
Посмотрим, будет ли встреча!
Опять звонят...
Другой москвич, также связанный с газетным миром, не поленился и описал, как ему переносили телефон:
«Абонент телефонного общества переехал на другую квартиру, 25 рублей внесены. В новом доме уже имеется абонент. Таким образом, необходимо было устроить внешнюю отводку на протяжении двух-трех саженей и внутреннюю – сажени в две.
Проходят несколько томительных дней.
Наконец в новую квартиру абонента является агент телефонного общества. Осматривает, как бы производя топографические и географические исследования. Затем объявляет:
– Ну, ставим сегодня телефон вам...
– Пожалуйста, только поскорее...
Через два часа прислуга докладывает:
– Телефонщики пришли.
Действительно, в передней двое рабочих развертывали проволоку и что-то проделывали с ней около переносной батареи. Эта процедура продолжалась минут десять. Проволока вешается, а рабочие обращаются с просьбой дать на чай. «На чай» дается.
Проходят еще два часа. Снова являются двое рабочих, уже других. Опять прислуга докладывает:
– Телефонщики пришли!..
Новые рабочие предупредительно поясняют:
– Те, что были раньше, носят тяжести.
Минут десять работают. Сверлят стены, прокладывают провод.
Казалось бы, что дело переноски аппарата окончено. Не тут-то было.
– Перерезан шнур. Мы аппарат возьмем, а когда внесете 3 рубля – поставим.
Абонент возмущается. Рабочие, посмеиваясь, удаляются с аппаратом.
Проходят еще два часа. В передней появляется новый агент телефонного общества в фуражке офицера французской армии.
– Ну, что, ставят телефон? – флегматически спрашивает он.
Терпение абонента лопается. Он посылает к черту телефонное общество и всех телефонщиков. Агент в фуражке офицера иностранной армии посмеивается.
– Да, скоро ли, наконец, я получу телефон?
– А вот поставят аппарат. Я подам рапорт, и ваш номер включат в сеть.
– Скоро это будет?
– Теперь праздники. Денька через два...
На другой день опять телефонщик. На этот раз с повесткой об уплате 3 рублей за попорченный шнур. Абонент спешно одевается и едет к директору.
Так переносятся аппараты».
В конце XIX века москвичи получили возможность звонить по телефону в Санкт-Петербург. Первая общественная будка, где имелся аппарат для междугородной связи, была установлена в 1900 году в «Большой Московской гостинице». Одна беда мешала бесперебойной работе линии связи между двумя столицами: мужики из подмосковных деревень превратили в постоянный промысел кражу медной проволоки с целью продажи скупщикам металлического лома. В течение одного только 1909 года было зафиксировано 429 случаев кражи проводов.
Чтобы отвадить «злоумышленников», в 1910 году администрация распорядилась по ночам периодически пропускать по линии заряды сильного электрического тока. Утверждалось, что в Германии именно такой мерой удалось пресечь кражи проволоки. В дополнение применялась и чисто русская мера: периодически издавались приказы по полиции с требованием усилить надзор за линиями связи.
Понятно, что квартиранты, владевшие телефонами, относились к высшей категории.
В домах, где не было «подъемных машин», они селились в пределах первых трех этажей; люди победнее селились «ближе к небу». По замечанию фельетониста: «...здесь наблюдается теория обратной прогрессии: чем выше живет жилец, тем ниже он в глазах... домовладельца, и наоборот».
Ступенью ниже в иерархии квартирантов стояли жильцы, снимавшие лишь комнаты. Особенно часто подвергали себя добровольному «уплотнению» семьи мелких чиновников и служащих. Плата, получаемая от сдачи комнаты, помогала им лучше сводить концы с концами. При желании можно было снять комнату «со столом», т.е. кухарка хозяев готовила и на жильца.
Кроме размера платы и получаемых за нее услуг, важнейшим обстоятельством для «комнатного жильца» был характер хозяев квартиры. Та же Н. Серпинская, снимавшая на Арбате комнату «со столом», даже спустя годы вспоминает о своей хозяйке, как о «старой, злой ведьме». Не лучшее впечатление
