были более чем относительны) — здесь уже весьма большую роль играет чисто психологический момент. Верхушка русской буржуазии впервые почувствовала вкус к власти.
Мировая война сыграла свою роль и в том смысле, что сделала ранее немыслимое и невозможное возможным — она обеспечила поддержку политическим притязаниям русской буржуазии на Западе, со стороны западноевропейских лидеров, заинтересованных в том, чтобы Россия продолжала войну в составе антигерманской коалиции. В любой другой момент политическая революция в России быстро могла оказаться в международной изоляции. Мировая война привела Россию к финансовому кризису, превратив во вселенского должника. Мировая война снабдила винтовками миллионы «мужичков». Мировая война качественно изменила состав офицерского корпуса российской армии, во много раз увеличив процент т. н. «офицеров военного времени» — вчерашних инженеров, учителей, студентов и выходцев из нижних чинов.
На этом фоне деятельность т. н. Прогрессивного блока, образовавшегося в 4-й Государственной думе в августе 1915 года, выглядит вполне рационально, а его притязания на политическую власть — вполне логично и обоснованно.
Блокирование самодержавием легитимных попыток создать центр власти, независимый от власти царя, вынужденно толкали политическую оппозицию на поиск обходных путей. В этой ситуации единственно возможным вариантом действий оставался дворцовый переворот. Вся логика деятельности оппозиционных буржуазных кругов вела именно к заговору, к дворцовому перевороту.
Знаменитая речь П.Н. Милюкова в Думе 1 ноября 1916 года на тему «глупость или измена?», в которой он позволил себе обвинить царскую фамилию в желании заключить сепаратный мир с Германией за спиной народа, а супругу царя — едва ли не в шпионстве, — эта знаменитая речь, по воспоминаниям Екатерины Кусковой, сыграла более революционизирующую роль, чем все «закулисные махинации» революционных партий. Дискредитация царской фамилии, судя по всему, должна была подготовить почву для дворцового переворота, упреждающего революцию. Фактически же эта речь подготовила массовую почву для революции. Растиражированная на гектографах и простых пишущих машинках, эта речь превратилась в прокламацию, которая распространялась среди офицеров, чиновников, интеллигенции, рабочих, внушая отвращение к царствующему монарху. Но тем самым подвергался глубокому сомнению сам принцип абсолютной монархической власти.
Если верить С.П. Мельгунову[317] (а его книга основана на вполне объективных данных), уже осенью 1916 года в Петрограде активизируются группы заговорщиков, связанных с легальной (в том числе и думской оппозицией) посредством масонских, или квазимасонских, лож. Не суть важно, было ли русское политизированное масонство истинным и связанным с «Великом Востоком», или нет. Главное в том, что эти ложи помогли объединить на какое-то время интересы различных политических и социальных групп — от представителей социалистических партий до великих князей. И не только объединить, но и придать всей деятельности оппозиции и заговорщиков единый вектор. В попытке оседлать рабочее движение с целью удержать ситуацию в стране в случае дворцового переворота под контролем, заговорщики не учли, что сами своей деятельностью способствуют революционизации массовых настроений. И, одновременно, подталкивают революционные партии к более активной пропагандистской деятельности. Между тем это было именно так. Об этом
свидетельствует в своих мемуарах видный большевик, в то время — член Русского бюро ЦК РСДРП(б) и связной между Русским и Заграничным бюро ЦК партии А.Г. Шляпников. Этот человек, вступивший в РСДРП еще в 1901 году, до раскола на большевиков и меньшевиков, являлся хранителем традиций русского рабочего революционного движения и был глубоко убежден в предначертанности пролетарской революции и избранности пролетариата как класса-преобразователя: «Все мы, большевики того времени, были единодушны в том, что основными двигателями грядущей революции во время войны будут пролетарии и крестьяне, одетые в серые шинели»[318].
А.Г. Шляпников, находившийся в то время в Петрограде и связанный со многими представителями думской оппозиции, свидетельствует о том, что буржуазная оппозиция, поддерживаемая фракциями меньшевиков и трудовиков, готовила массовые выступления в поддержку Государственной думы в день ее предполагаемого открытия 14 февраля 1917 года. В своих мемуарах он сообщает о собрании, состоявшемся накануне 14 февраля на квартире присяжного поверенного Гальперна (как выяснилось впоследствии — видного масона): «Собрание у Гальперна было посвящено предполагавшемуся выступлению в день открытия Государственной Думы. На нем присутствовали: от фракции меньшевиков — Н.С. Чхеидзе, Скобелев; от социалистов-революционеров — А.Ф. Керенский и Александрович (он же Дмитриевский, он же Пьер Ораж)[319]; от большевиков был один я. Там же присутствовали: Н.Д. Соколов, хозяин квартиры Гальперн и еще несколько человек, имена и фамилии которых не сохранились в моей памяти.
На этом собрании мне поставили вопрос о том, как мы относимся к тому движению, которое подготовляется в населении Петрограда и связывается с днем открытия заседаний Государственной Думы. Я заявил, что наша партия решительно не согласна обманывать рабочих надеждами на Государственную Думу и ее «прогрессивный блок». Мы будем выступать, как и раньше, с разоблачением политики Государственной Думы; в противовес единению с ней и борьбе через нее будем призывать к немедленной борьбе с царизмом…»1.
Надо, однако, отметить, что большевистская организация Петрограда не превышала в то время 1500 человек (по официальным данным — около 2000). Ни легальной, ни нелегальной газеты у большевиков в тот момент не было, а размноженные на гектографе листовки распространялись только на крупных заводах. Устная агитация велась также весьма слабо из-за нехватки пропагандистских кадров. Петербургский комитет партии был обескровлен арестами, а Русское бюро ЦК насчитывало, как уже говорилось выше, всего трех человек — П.А. Залуц- кого, А.Г. Шляпникова и В.М. Молотова (Скрябина), находившихся на нелегальном положении. Влияние большевиков в Петрограде было незначительным, хотя и преувеличивалось их политическими противниками. Московская организация, насчитывающая не более 600 человек, пользовалась, по крайней мере, большим (по сравнению с Петроградом) влиянием среди студенчества и интеллигенции. Еще хуже обстояло дело в провинции, где численность организаций редко где превышала сто человек.
Шляпников в своих мемуарах сообщает, что на квартире у Гальперна он заявил о том, что большевики не собираются препятствовать выступлению 14 февраля, но поддерживать демонстрации в защиту Думы и «думского министерства» своим авторитетом не будут. Скорее всего, так и было. Шляпникову, а через него и верхушке питерских большевиков, было известно о подготовке дворцового переворота (Шляпников называет в качестве своего информатора Н.Д. Соколова). Вот изложение данного сюжета самим Шляпниковым: «План заговорщиков состоял в том, чтобы, опираясь на верхи воинских частей, арестовать Николая Второго, принудить его к отречению от престола в пользу сына Алексея. При Алексее предполагалось организовать регентство с Михаилом Александровичем во главе, а кн. Львова поставить во главе министерства, пользующегося доверием «общества»[320].
Примерно так же излагает план переворота и С.П. Мельгунов в своем исследовании. Приезд с фронта в январе 1917 года в Петроград генерала Крымова и его встречи с высокопоставленными представителями оппозиции, фиксировавшиеся охранкой ночные беседы офицеров с нижними чинами в гвардейских частях, фрондирование отдельных членов императорской фамилии — все это говорит о том, что подготовка дворцового переворота действительно имела место. Невозможно сегодня установить, как далеко зашли в своих действиях заговорщики. Попытка устроить какие-то «события» 14 февраля провалилась, и Керенский, если верить Шляпникову, обвинял в этом большевиков и его лично[321] . Однако пропагандистские акции меньшевиков и эсеров не пропали даром, чему весьма способствовала нехватка продовольствия в Петрограде, вылившаяся в настоящий продовольственный кризис. Некоторые историки считают, что этот кризис был организован искусственно, в рамках подготовки к дворцовому перевороту. Это невозможно доказать, но трудно себе объяснить, почему составы с сибирским зерном (а в Сибири летом 1916 года собрали неплохой урожай) застревали на узловых станциях.
Так или иначе, но в Петрограде начинаются забастовки и демонстрации. На улицы Петрограда вышли голодные женщины, в демонстрациях принимают активное участие не только рабочие, но и так называемая «чистая» публика. Запасные батальоны Волынского, Преображенского и Литовского полков, выведенные на улицы, практически бездействовали, а уже 27 февраля в казармах этих полков начался форменный бунт.
