алексеевцев, – лампы зажигал пожилой человек, Андрей Иванович (бывший барабанщик училища), и мы в шутку при его появлении хором говорили: “Андрею Ивановичу – сорок одно с кисточкой!” (это московское приказчичье приветствие людям ниже своего достоинства, на что он очень охотно отвечал: “с красненькой, хэ, хэ, хэ!..” Если же кто-нибудь ему вслед говорил “поджигатель!”, то он обижался и что-то бормотал себе под нос».
Учились юнкера, в подавляющем своем большинстве, охотно. П. П. Шостаковский писал: «Александровское военное училище в Москве пользовалось репутацией либерального. Считалось, что офицеры из него выходили образованные и… “свободомыслящие”. Неизвестно, как и когда установилась такая репутация, но сложилась она до того прочно, что из всех российских кадетских корпусов в училище съезжались кадеты, предпочитавшие учение тупой военной муштре».
Высокий уровень преподавания в Алексеевском училище отмечал Б. М. Шапошников. В своих воспоминаниях он приводил и такой факт: одно время в их училище стали принимать выпускников кадетских корпусов, поскольку в Александровском не хватало мест. Но очень скоро военное министерство отказалось от такой практики. Выяснилось, что, в отличие от «штатских», у кадетов школьная подготовка была гораздо ниже, поэтому у них наблюдалось непреодолимое отставание в учебе.
В течение двух лет юнкера получали глубокие знания по военным дисциплинам и общеобразовательным предметам: математике, химии, физике, словесности, иностранным языкам. Например, в Александровском училище в свое время преподавали такие известные ученые, как экономист А. И. Чупров, историки С. М. Соловьев, В. О. Ключевский, В. И. Герье.
С большим уважением вспоминал Б. М. Шапошников своих преподавателей, читавших лекции на высоком научном уровне. Даже учитель Закона Божьего, священник училищной церкви Потехин по-своему старался расширить кругозор юнкеров: «Мы звали его “майором”[11], хотя такого чина в армии не было. “Майор” Потехин на первом же уроке заявил, что Закон Божий нам известен и мы легко подготовимся к экзамену, а он лучше прочитает нам отрывки из русской истории, и начал их читать… с убийства Павла I, рассказав это событие по запискам Зубова, только что вышедшим тогда в Париже на французском языке. Все лекции этого оригинального «майора» мы слушали с большим вниманием и, к чести юнкеров, за стены класса их не выносили, так что до ушей начальства о них ничего не доходило».
Метод занятий в военных училищах был лекционный. Усвоение материала преподаватели проверяли на так называемых «репетициях» – классных часах, полностью посвященных опросу. Оценки ставили по 12- балльной системе. Каждое полугодие юнкера сдавали зачеты, а по итогам года – экзамены. На младшем курсе неуспевающих отчисляли в войска вольноопределяющимися, на старшем – выпускали в чине унтер- офицера.
Во время ответа у доски юнкера должны были вести себя по правилам строевого устава. Отставленная нога или жестикуляция могли быть истолкованы как проявление неуважения к начальству. Даже священник, преподаватель Закона Божьего, имел дисциплинарные права командира роты, и ему полагалось подавать команду «Смирно!». Попутно заметим, что для юнкеров других конфессий в штате училищ имелись духовные наставники одной с ними веры.
По отзывам юнкеров, окончивших училища в мирное время, учеба не требовала чрезмерных усилий. Достаточно было просто не лениться, чтобы получать хорошие оценки. Гораздо труднее пришлось молодым людям, поступившим в военное время на четырехмесячный курс обучения.
Несмотря на сильное сокращение программы (были исключены долговременная фортификация, инструментальные съемки, военная история, военная география, законоведение, химия и т. п.), объем учебного материала оставался огромным. Например, по пометкам в учебнике тактики юнкера военной поры установили, что к одной репетиции им приходилось штудировать столько страниц, сколько раньше осваивали за четыре занятия.
Авторам довелось полистать солидный том – «Руководство для подготовки к экзамену на чин прапорщика пехоты, кавалерии и артиллерии», – и мы были вынуждены признать, что вряд ли смогли бы за четыре месяца заучить все в нем изложенное. Недаром во время войны юнкерам приходилось заниматься по 16 часов в сутки. На старшем курсе (вторая половина четырехмесячного цикла) юнкерам разрешалось для зубрежки вставать за один-два часа до общей побудки.
В той ситуации юнкерам в какой-то мере помогала снисходительность некоторых наставников. Алексеевцы с теплотой вспоминали о преподавателе военной гигиены докторе Чернявском. Немного чудаковатый[12], он на экзамене мог «санитарам» и «носильщикам» с ходу поставить 8–9 баллов, а тому, кого несли на носилках, – все 12. Единственное, что он терпеть не мог: когда бывшие медики, пытаясь блеснуть знаниями, начинали сыпать латынью. Таких Чернявский срезал беспощадно.
Другим благодетелем, оставившим о себе добрую память в сердцах юнкеров, был полковник Мастыко. Казалось бы, скучный предмет – военную администрацию – он читал с блеском, приводя в качестве примеров массу исторических анекдотов и бытовых случаев. Юнкера ждали его уроков с нетерпением. Но главное, полковник Мастыко и на экзамене был крайне лоялен. На письменных испытаниях достаточно было ответить на один вопрос из двух либо написать: «сдаюсь на капитуляцию». Тогда юнкер получал дополнительный вопрос, ответив на который, зарабатывал положительную оценку. Неудовлетворительный балл выставлялся только за «шпионство» – попытку заглянуть в учебник или в листок соседа.
Совсем иным по характеру был подполковник Каменцев, по прозвищу Пушка.
«На лекциях он никого не спрашивал, а только прекрасно преподавал артиллерию, – рассказывал бывший юнкер военного времени. – Рост он имел маленький, волосы черные, большую бороду, расчесанную на две стороны, всегда был любезен, но то, что мы услышали и увидели на экзамене, превзошло наши ожидания. Это была, действительно, стреляющая “пушка”, малейшая ошибка в ответе вызывала бешеный крик, и лежащим на столе штыком он колотил по столу изо всех своих сил. От такого крика многие юнкера терялись и отвечали еще хуже, а он колотил еще сильнее, и крик его переходил в визг».
Характерно, что не успевающим по артиллерии приказом начальника училища отметки были подняты до проходных семи баллов. Скорее всего он мудро рассудил, что от пехотных офицеров, большинство которых может не пережить и первого боя, не стоит требовать досконального знания артиллерийского дела. А юнкера, в свою очередь, успокоились и уже не цепенели от крика подполковника.
«Самое страшное в пехоте – артиллерия». Эта пословица, по свидетельству Бориса Зайцева, была в ходу и среди александровцев. Им, судя по рассказу писателя, артиллерийское дело тоже давалось нелегко:
«…в Александровском пехотном артиллерийский полковник Александер: живой, бодрый, пятидесятилетний человек, бодростью-то и нагонял на юнкеров ужас.
– Юнкер, чем же пушка отличается от гаубицы?
Ему почти весело, он того гляди захохочет, а пехотинец помалкивает.
– А какова траектория?..
Юнкер краснеет. Полковник же чувствует себя превосходно.
– Юнкер, если не умеете говорить, может быть, нам споете?
Юнкер и петь не умеет. Юнкер не знает ничего и о взрывчатых веществах…
– Следующий!
Полковник совсем развеселился. Радостно ставит ноль».
Словно в компенсацию за сурового артиллериста судьба послала александровцам преподавателя фортификации – настоящего благодетеля. Благодаря мягкости его характера сложная военная премудрость переставала быть непреодолимым препятствием к получению заветных офицерских погон. Вот как в изображении все того же Бориса Зайцева выглядела одна из репетиций по инженерному делу:
«Зато ученейший и старенький генерал по фортификации, кротостью больше походивший на монаха, подвергался беззастенчивым жульничествам. Правда, предмет его трудный. Хорошо ему, старичку в золотых погонах зигзагами, всю жизнь рисовавшему всякие брустверы да блиндажи: он-то их наизусть помнит, вероятно, во сне способен изобразить какое-нибудь “укрытие”.
А мы только укрываемся от разных репетиций… – да и вообще, разве можно такую науку, инженерно- строительную, усвоить в четыре месяца? Выход простой: самопомощь.
Пока генерал грустно объясняет что-то слабым, как у ветхого священника, голосом юнкеру у одной
