(они хотели купить здесь дачу и два раза гостили у нас подолгу), и она — представь — растормошила меня и убедила начать приводить стихи в порядок. Она, которая спит большую часть жизни, и потому с ней даже много не поговоришь, потому что я не могу уже сидеть всю ночь. Но я ей сказала, что хочу начать жечь всю свою писанину, так как некому оставить… Так вот, мы и решили, что я постараюсь выбрать лучшее, прежде чем жечь…
Если у тебя сохранилось мое стихотворение «Принцесса»[181], посвященное тебе… пошли, пожалуйста. Интересно.
Спасибо за духи. Да, это был «Зеленый ветер». Очень свежие. А я хотела тебе послать наш сборник «Содружество», изданный в Вашингтоне Камкиным[182] в 1966 году. Я сама никуда не совалась, но меня пригласили. Там нас… 75 поэтов. Думаю, что тебе многие из них знакомы…
Собирала материал Т.П. Фесенко (она сама пишет и прозу), очень строгая, из Сов. Союза, окончившая курсы журналистики. Она дала мне кое-какие советы, вернее, предъявила очень строгие требования, и я была ей очень благодарна. Но она сейчас уже не работает в издательстве, и просить ее посмотреть материал — безнадежно. Кроме того, колорит Дальнего Востока, думаю, ей довольно чужд. А мне он дороже всего. Припомнила, как не любил меня Перелешин (взаимно… помнишь: «Будете мне еще руку целовать»?), и потому решила ему не писать. Если бы издала сборник — послала бы. Но, во-первых, слишком дорого, а во-вторых, нужно пройти через честную критику понимающего, пишущего человека, а такового — кроме тебя — никого не знаю. А ты — занята и не найдешь времени прочитать и строго сказать — что стоит, а что не стоит? Ведь правда? Я эти недели после отъезда Малинки порядочно напечатала, так что могла бы послать тебе, но не прежде, чем ты выразишь согласие… Это слишком большое требование — со своими разобраться не можешь… А я вообще потеряла всякое представление — что вообще, отвлеченно интересно другим — не только ЛИРИЧЕСКИМ ДАМАМ… А главное — что действительно удачно, а что выбросить сразу, даже не критикуя. Я не из обидчивых и если кому верю — так верю. Вот когда-то покойный Щербаков[183] называл мои лирические стихи о природе — «излияниями ботаника» — а у меня их прежде было большинство. И все выбросить мне все-таки жаль. Многие и любят, и понимают природу. Ведь все равно стихи — только для избранных. Большинству они и не нужны совсем… Увы, это так…
<…> В статье Петрова «Русские в Китае»[184] есть в отношении тебя такая фраза: «Можно соглашаться или не соглашаться с критиком. Тем не менее я весьма благодарен Лариссе Андерсен за ее указание на мое небрежное обращение с грамматикой. Это заставило меня заняться “самокритикой” и стать осторожнее. В моих последующих произведениях я уже не относился с таким легкомыслием к стилю и грамматике. Критика помогла!»… <…>.
Привет от Робинзона[185]
Земной покой
ПРИЛОЖЕНИЕ
А. Вертинский. Лариса Андерсен
Приблизительно в 1910-12 году в Петербурге (рассказывает поэт Георгий Иванов в книге «Петербургские зимы»), на собрании у Вячеслава Иванова читали стихи. Собрались: Блок, Брюсов, Андрей Белый, Гумилев, Бальмонт и еще множество известных и неизвестных поэтов. Обсуждали, спорили, но без особого волнения. Стихи были лучше — хуже. В то время все писали хорошо. Это был расцвет символизма, и творцы сидели на вершине его, как некие боги. Писать иначе было нельзя. Поэтому все стихи были между собой трагически схожи.
Публика зевала. Боги скучали. И вот поднялась худая строгая женщина в черном — это была Анна Ахматова — и прочла:
Потом еще и еще…
Поэт Вячеслав Иванов встал, поцеловал ее в лоб и сказал: «Господа, поздравляю вас и русскую поэзию с большой радостью. Сегодня на нашем небе зажглась новая звезда. Сегодня родилась новая поэтесса, настоящий и подлинный Божьею Милостью талант!»
Так зажглась звезда А. Ахматовой.
