сущности, беггарды заявляли: «Бог ничего не знает, не хочет и не может без нас. Чтобы осознать и занять подобающее нам место в мире, необходимо устранить все существующие формы, отношения, образы, отказаться от познания и любви, следуя при этом нашим естественным побуждениям, вытекающим из человеческой природы, ибо она тождественна природе Божественной». Сказано ясно и откровенно: «Бог нам не нужен. Мы сами боги». Не тот ли это вызов, который бросил Творцу Люцифер? Вот почему идеи и образ жизни мессалиан, богомилов, катаров, беггардов, саккатов и так далее столь тесно переплетаются с учением и действиями люцифериан, которые открыто провозгласили Люцифера своим высшим отцом. Веря в его грядущую победу над Богом и небесной ангельской ратью, они спешили угодить ему, сознательно одобряя совершение любых грехов и преступлений: воровства, убийств, оргий, кровосмесительства. Возникала зазеркальная мораль как антитеза христианской нравственности, зазеркальный кодекс поведения, зазеркальные обряды с «черной мессой», пародией на Божественную литургию.
Любопытно, что наши ученые мужи охотно берут под защиту средневековые еретические учения, находя в этом лишний повод обвинить во всех смертных грехах Католическую Церковь и ее инквизицию. Но такое пристрастие имеет, видимо, более глубокую основу. Стоит только вспомнить, какое гипнотизирующее воздействие оказывало на российских революционеров черное сияние Люцифера! Я имею в виду Бакунина и некоторых ближайших сподвижников Ленина, например, Богданова и Луначарского, во всяком случае тех, кто открыто признавался в этом.
По мере того как я говорил, лицо Владислава Ефимовича мрачнело. Но он не прервал меня и не стал вступать со мною в полемику, когда я завершил свой рассказ. Сохраняя внешнее спокойствие, он лишь сказал:
— От себя лично и от имени членов нашего братства благодарю вас за интересную лекцию. Честно говоря, я рассчитывал услышать больше об исихазме, но теперь вижу, что ваши познания в истории средневековой религиозной мысли намного шире. Большое впечатление производит ваше умение предельно ясно излагать свои мысли. У меня не возникло ни одного вопроса. Очень важно, когда позиции четко определены.
Все это Владислав Ефимович произнес размеренно, спокойно, на одной ноте, тщательно выговаривая каждое слово. Может быть, лишь последняя фраза прозвучала чуть более жестко, чем предыдущие, и во взгляде его появился стальной отблеск. Но для меня этого было достаточно. Мы поняли друг друга, поняли, что между нами не может быть компромисса.
Не знаю, на что рассчитывал Владислав Ефимович, приглашая меня в свое «убежище». Вероятно, мои рассуждения о личностном характере взаимоотношений человека с Богом и миссии Третьей Ипостаси в божественном домостроительстве, односторонне истолкованные, внушили ему надежду, что в моем лице он может найти единомышленника, стоит только слегка подтолкнуть меня, вывести из состояния, как ему казалось, неустойчивого антиномийного равновесия, побудить сделать выбор между «свободой Духа» и отторгшей меня иерархической структурой. И вот тут он совершил глубокую ошибку мировоззренческого плана. Антиномийное равновесие оказалось более устойчивым, чем он предполагал, более надежным, чем выбор одного-единственного решения и зацикленность на нем. Попытка склонить меня к «выбору» — а ведь это слово по-гречески звучит как «хайресис», «ересь»! — была обречена на неудачу.
Владислав Ефимович встал, и тут же поднялись остальные члены братства Святого Духа. Не попрощавшись со мной, гуськом, низко опустив головы, покрытые капюшонами, они стали выходить из зала. Но один человек из проходивших мимо взглянул мне в глаза не смиренно, как полагалось, не потупив взор, а с откровенной, нагловатой усмешкой, которую я не мог не узнать. Это была Елизавета Ивановна. Встреча с нею, конечно, поразила меня и заставила посмотреть на катакомбную братию под новым углом зрения. «А почему бы и нет? — подумал я. — Все сходится. Почему не допустить, что где-то рядом, в соседней комнате например, в «святая святых», восседает Валентин Кузьмич, который и управляет всем этим маскарадом?
Из зала вышли все, за исключением Владислава Ефимовича.
— Так что же будем делать, отец Иоанн? — спросил он.
— Что вы предлагаете?
— Наилучшим выходом из положения был бы Ваш отъезд из Сарска. Но ведь добровольно вы не уедете отсюда, даже в Москву, даже в Троице-Сергиеву лавру?
— Нет.
— Ну вот, видите... Надо принимать какое-то решение...
— Делать выбор?
— Да, делать выбор.
— Ну, это уже по вашей части. Я выбора не делаю.
— Я понял это. Хочу надеяться, что о посещении нашего убежища...
— Если речь идет обо мне, можете не беспокоиться. Но утечка информации может произойти с другой стороны.
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду Елизавету Ивановну.
— А-а-а... Нет, тут все в порядке. Мы вполне доверяем ей. Она пришла к нам с хорошей рекомендацией.
— От Валентина Кузьмича?
