сером поношенном подряснике и читал поминальные записки. При моем появлении он встал, окинул меня настороженным взглядом, но потом вдруг сразу успокоился.
Мы поприветствовали друг друга и расцеловались.
— Откуда вы, батюшка? — спросил старичок священник.
— Из Сарска. Настоятель Преображенского собора иеромонах Иоанн.
На лице старичка появилась приветливая улыбка.
— Слышал, слышал... Какими судьбами в наши края?
— Хотел посетить ваш храм, помолиться с вами и исповедаться.
— Неужто лучше и достойнее никого не нашли?
— Да как сказать... Не к отцу же Иннокентию в епархию ехать...
— Да, да, да... Вы правы, конечно. Ну что ж, идемте в алтарь.
Мы вошли в алтарь и приложились к престолу.
— Тесновато у нас, — сказал отец Никита, — но ничего, есть где помолиться. А даст Бог, восстановим собор. Сто лет простоял он. Только попустил Господь за грехи наши разрушить его. Искупать грехи теперь нужно, с самого начала все начинать. Приехал я в Зюзино молодым священником в сороковые годы, сразу после войны. Тогда послабление нам от властей вышло. Говорю: «Хочу собор восстановить». Смотрят, как на сумасшедшего, смеются: «Восстанавливай!» Ну, я и начал восстанавливать. Епископ много помогал. Но вначале я этот временный храм построил, тоже во имя Спаса Нерукотворного. Все иконы из собора, которые спрятать и спасти удалось, люди мне принесли. Здесь только малая часть. Вот восстановим собор, все туда перенесем.
— Сколько же времени для этого нужно?
— Думаю, лет пять — семь. А там как Бог даст. Где ж мне было предвидеть, когда начинались работы, что епископа через два года на новую кафедру переведут, а новый прекратит всякую помощь. Потом, когда снова гонения начались, и этот храм чуть не закрыли. Пришлось тогда сидеть тише воды, ниже травы. Сейчас, слава Богу, полегче. Но диавол хитер, батюшка. Нельзя нам расслабляться. Слышал я о том, что вам претерпевать приходится. Много об этом разговоров идет. Сарск — не Зюзино. Он, может, и кафедрального города поважней. Есть предание у нас, что именно в нем диавол посрамлен будет. Так что, батюшка, крепитесь!
Отец Никита провел нас с Андреем Ивановичем в собор, и я еще раз поразился масштабам его работ. Разве может с этим сравниться то, что сделано мною в Сарске! Настоятель прихода познакомил меня со своим хозяйством: аккуратно сложенный и хорошо укрытый кирпич, лес, запасы цемента, извести, жести и бог знает чего еще, столярная мастерская, бетономешалка. Помимо настоятельского дома здесь же стояли четыре дощатых утепленных домика для паломников, добровольных строителей храма, приезжающих сюда из разных уголков России.
Настало время обеда. Мы прошли в трапезную, располагавшуюся в одном из деревянных домиков. Там, посередине просторной комнаты, стоял длинный стол. За ним уже сидело человек двадцать мужчин и женщин. Были и дети. К трапезе они не приступали — ждали настоятеля. Когда мы вошли, все встали. Отец Никита прочитал молитву и попросил меня благословить трапезу. Обедали молча, как в монастыре. Назначенный чтец за аналоем читал из житий святых.
На стенах трапезной кроме икон висели дореволюционные фотографии Спасского собора и рисунки, изображавшие его интерьер. Фотографии запечатлели различные фазы восстановительных работ и прекрасные просветленные лица людей, восстанавливавших собор.
После обеда отец Никита вынужден был оставить меня — нужно было решить какие-то неотложные хозяйственные вопросы, — а я пошел в храм. Встав на колени в алтаре, я погрузился в безмолвную молитву. Время исчезло, и в удивительном состоянии выхода из окружающей действительности передо мною вдруг предстала сжатая в единое мгновение вся моя жизнь. Я увидел склонившееся надо мной улыбающееся лицо матери и понял, что это видение из младенчества. Потом возникла выжженная солнцем степь. Ветряная мельница. Грунтовая дорога. Я ощутил, как ступаю по ней босыми ногами, обжигая их в раскаленной пыли. Но вот другая картина. Вокруг меня напоенная солнцем вода. Ее золотистая кромка уходит вверх. Состояние невесомости и необычайного спокойствия. Откуда-то, словно из другого мира, доносятся веселые крики и визг детей. И тут страх пронзает меня. Я начинаю делать судорожные движения руками и ногами. И всплываю вверх. Господи, как же давно это было! Мой первый опыт встречи со смертью, оставившей впечатление светлого сияния, невесомости и безмятежности. Чувство тяжести, боль и страх — достояние жизни. Это я понял еще ребенком.
Картины и видения сменяли друг друга, как в калейдоскопе. Вот разноцветными огнями заискрились небесные светила. В стремительном полете небо рассекла блуждающая звезда. На вершине горы в белом жреческом одеянии возникла микроскопическая фигурка Лады. Роковое мгновение встречи с Наташей. Блаженство и отчаяние от невозможности соединения несоединимого. Шум крыльев и оглушительный мерзкий крик взмывших в небо ворон. Лавра и мое пострижение в монахи. Бессонная ночь в Троицком храме. Мерцание лампадок и свечей перед ликами святых и явственно зримое золотистое сияние, исходящее от мощей преподобного Сергия. Еще одна бессонная ночь и первая литургия, совершенная мною в Сарском Преображенском соборе. И вдруг Крест. Некто, Кого распинают на нем. Венец то ли из терновника, то ли из колючей проволоки. Стук молотка, забивающего гвозди в живую плоть. Я, наблюдающий это страшное зрелище со стороны, чувствую пульсирующую боль в ладонях и ступнях. Голова горит. Но неожиданно боль проходит. Жуткое видение исчезает. Ощущение полета и невыразимой радости.
