английскому народу, прося денег для поддержания «Комитета Учредительного собрания», Милюков подарил бы мне золотые часы на память. Что бы и где бы я ни писал — пусть последние мерзости и явные предательства, меня бы считали искренним, честным и уважаемым человеком.
Но я написал, что долг каждого русского всеми силами помогать Отечеству, когда Отечество погибает. Просто, кажется, даже банально. И вот я — сукин сын и черный негодяй. С удовольствием все эти, и еще более крепкие, эпитеты принимаю.
Пишу тебе, Андрей, так подробно потому, что я знаю — многие в Москве, кого я люблю и уважаю, не понимают меня, моих мыслей, моих чувств.
Крепко жму твою руку.
[О языке]*
Должен сказать, что у вас всех, москвичей, что-то случилось с языком: прилагательное позади существительного, глагол в конце предложения. Мне кажется, что это неправильно. Члены предложения должны быть на местах: острота фразы должна быть в точности определения существительного, движение фразы — в психологической неизбежности глагола. Искусственная фраза, наследие XVIII века, умерла, писать языком Тургенева невозможно, язык должен быть приближен к речи, но тут-то и появляются его органические законы:
Меня очень волнует формальное изменение языка, я думаю, что оно идет по неверному пути. Сейчас, конечно, искания. Все мы ищем новые формы, но они в простоте и динамике языка, а не в особом его превращении и не в статике.
Великая страсть*
Современное течение критики — формальный метод. В основе его — современное мировоззрение (продукт последнего семилетия): добра и зла нет, но есть силы и комбинация этих сил.
Точнее: силы и комбинации суть соединения одной частицы водорода с энным количеством электронов. То есть:
Водород плюс три электрона — глина.
Водород плюс пять электронов — золото.
Водород плюс сто электронов — клеточка мозга Леонардо да Винчи.
Формальный метод очень интересен, перед ним будущее. Он перетряхивает вековые багажи литературы, и, когда осядет облако пыли, — очевидно, увидим нечто очень новое и занимательное. Но я бы не сказал, что метод исчерпывающий. Так, недавно я был у Горького в Heringsdorf'e. М. Горький читал свою последнюю повесть «Отшельник». Она поразила меня свежестью и силой формы и новым поворотом души его. Выше всего над людьми, над делами, над событиями горит огонь любви, в ней раскрывается последняя свобода. В ней человек, — человек.
Во мне много суетности. Я ухватился за формальный метод и начал подсчитывать состав мозговых клеточек М. Горького. Вышло так:
Водород плюс 21 электрон, — М. Горький пишет «Буревестника».
Водород плюс 21 1/2 электрона — пишет «Мещан».
И т. д., и т. д.
Водород плюс корень квадратный из 21 3/4 электрона — М. Горький простирает руки к людям и говорит: когда вы поймете, что любовью строится дом жизни?
Подсчитано было верно, но все же я ничего не понял. Квадратный корень заскочил мне в мозг тупым клином. Тогда я стал думать: повороты в творчестве суть изменения в количестве электронов. Но, может быть, изменения в количестве электронов тоже есть только следствие чего-то?
Какие силы меняли состав электронов в творчестве М. Горького, — формальный метод не дал ответа на это, но это показалось мне основным по важности. Невольно пришлось обернуться к романтической критике. Она ответила:
— Великая страсть.
Она ответила:
— Великая страсть разрывала грудь: — человек рожден, чтобы жить, чтобы все силы его раскрылись пышно. Дайте жить человеку!
Великая страсть сотрясала цепи, — еще бы, их было много. М. Горький-художник на себе, физически на себе ощущал все эти жернова, груды камней. Его искусство — ярость освобождения.
И вот — путь от хриплого крика Буревестника к милому, у костра, у ручья, голосу отшельника: теперь ты свободен, освободись же от последних, самых страшных цепей, тех, что лежат на сердце, — возлюби.
Путь Горького — путь всечеловеческий. Еще раз он опережает наступающее. На Западе борьба и крики ярости. Голос с Востока говорит: «Боритесь, освобождайтесь и помните, — страстный путь ведет к любви и милосердию, ими строится дом жизни».
Таков ответ романтической критики.
Сегодня исполнилось 30 лет художественной работы М. Горького. За ним, за его великой страстью шли поколения к освобождению. Поклонимся великой страсти. Поклонимся художнику и человеку.
Но при чем же формальный метод? Я сам не знаю. Кому-то, видимо, надо считать электроны. Кому-то надо гореть в страстях. Экспериментализм и романтика, — вот наш век.
О новой литературе*
«Новая литература» — это новое сознание, новая личность. То, что появилось сейчас в России, в литературе, — прозаики и поэты: Всеволод Иванов, Н. Никитин, Лунц, Зощенко, Зейдлер, Груздев, Слонимский, Ирина Одоевцева (петербургская группа «Серапионовы братья»), Яковлев, Тихонов, Плетнев, Герасимов, Обрадович, Казин, Филипченко и др. (московская группа), Баркова, Жижин, Дмит. Семеновский, Александровский (иваново-вознесенская группа), Есенин, Кусиков, Мариенгоф (московская группа «имажинисты»), Пильняк, К. Федин, Орешин и др. — все это прежде всего оголенная, иногда почти до схемы, новая личность, новое сознание мира. Все это жестко, колюче, молодо, свирепо. Эти хриповатые, гортанные голоса — крики орлят, перекликающихся на студеных вершинах.
— Ты видел, что там внизу?
— Ты понял?
— Внизу — кровь и смерть.
— Там наши гнезда.
— Летим!.. Летим!..
Есть два сознания, два разума: разум личности и разум коллектива, — разум истории. В чистом, беспримесном виде — они полярны, взаимно враждебны.
Разум личности — весь в статике, в положении, в утверждении.
Разум истории — весь в динамике, в движении, в достижении.
То, что история, — жизнь коллектива человечества, — разумна, что человечество — гигантское тело Левиафана — живет единым разумом, ведущим его, Левиафана, к почти нам, людям дня, немыслимым
