— Расскажите мне о жертве, — сказал он. — Об этом ребенке.
— Алисия Бартлет, семь лет, — произнесла она на выдохе. — Не по годам умная, но при этом мелкого сложения — очень приятная девочка. Вежливая и хорошо воспитанная. Хорошо училась в школе. Излишне женственна. Любимая кукла — американская девочка Аманда. Увлечения: выкладывание пазлов, даже в эпоху компьютерных игр. Они вдвоем с Джейсоном Дорентом выкладывали пазл в последний его визит к ней.
Трент представил себе картину: двенадцатилетний Джейсон Дорент вместе с семилетней Алисией Бартлет сидят радом и выкладывают пазл. Они же над выложенным пазлом.
Нога Сары Доунс неподвижно повисла в воздухе.
Трент ждал. Наконец, она сказала:
— Я думаю… — и запнувшись на слове, она пододвинулась ближе к краю сидения.
— И что вы думаете, мисс Доунс? — его голос был легким, но не игривым, с подозрением на недосказанность.
— Во-первых, вы можете называть меня Сара прямо с того момента, как мы начнем работать вместе.
Трент одернулся. Он давно уже никого близко к себе не подпускал, а избегал личных отношений с тех пор, как не стало Лоты. Никакого обращения по имени — ни к нему, ни к кому-нибудь с его стороны. Ему хотелось действовать самому, со скоростью света. К тому же ему хотелось убедить эту молодую женщину, что он не просто следователь, что он — не монстр, который пренебрегает человеческим состоянием допрашиваемого или его жертвы.
— Ладно, Сара, — сказал он, уступив ей, но своего имени так и не назвав. — Что вы об этом думаете?
— Что я могу об этом думать? Все эти признания. Я часто задумываюсь о том, как это выносят священники, сидя в темноте, выслушивая обо всех человеческих грехах, обо всей грязи, в которой люди пачкают себя и других.
«Вся грязь».
Старые стихи, ставшие своего рода крестом, несомым через годы.
Он прочитал их вслух, но почти про себя: «В грязи ломбарда шкур и костей топить мне придется сердце…»
— Вот-вот, — вздохнув, сказала она.
И обрадовавшись тому, что Сара узнала эти стихи, он сказал:
— Надо полагать, что у меня были бессонные ночи, или этим утром я проснулся, не помня всех ужасов, случившихся с ними — с теми, кто пострадал от рук убийц. И все это, надо полагать, я выслушиваю в процессе допросов. Но вы, наверное, учились жить в изоляции, где была страшная ложь.
Что такого он себе позволил с этой молодой женщиной, чего бы не позволил с Лотой?
— И эти ужасы священник может простить, — продолжил он. — Прощение грехов и возвращение покаявшегося на его путь с уже чистым сердцем. Я же могу это только выслушивать и обращать признание в обвинение, пустив все это по совсем другим рельсам.
— До следующего дела и следующего расследования.
Он кивнул, согласившись с замечанием.
— Вам этого достаточно?
«Ты — то, чем занимаешься», — подумал он. — «А, может, я — что-нибудь еще?»
Лимузин резко сместился в сторону, и они вместе с Сарой Доунс если не столкнулись друг с другом, то уж точно коснулись плечами. Тонкий аромат ее духов попал ему в нос: запах усыпанной листьями поляны. Эхо давно забытой старой песни проснулось у него в сознании.
— Извините, — прозвучало в репродукторе. — Собака перебегала дорогу…
Сара Доунс откинулась на спинку сидения, послав Тренту бледную улыбку.
— Наверно, я вам очень долго завидовала, — сказала она. — Мне хотелось стать экспертом, как квалифицированный… — ее голос прервался.
— Но сейчас вы в этом не уверены, — предположил он.
Она снова посмотрела на него, но ничего не сказала.
Что он увидел в этих ее глубоких, карих глазах? Жалость, наверное, или отвращение? И задал себе вопрос: что из этих двух вещей должно быть хуже?
Неизмеримая печаль снова оседлала его вместе со знакомым ему истощением, похожим на старый изношенный костюм.
Лимузин продолжал нестись по шоссе, ведущему в Монумент.
Лейтенант Брекстон поприветствовал Трента у двери служебного входа в управление полиции. Как только представился, Трент пожал его жесткую, жилистую руку. Брекстон был высоким и худым: все под острым углом — скулы и подбородок, плечи — будто лезвия под белой рубашкой и пятна пота подмышками.
— Мы рады вас увидеть, — сказал Брекстон голосом таким же оживленным, как и его рукопожатие. — Не будем тратить время впустую. Надеюсь, Сара Доунс заполнила все информационные бреши.
Брекстон ни о чем не спрашивал, да и ситуация не требовала ответов.
Они оба благодарно кивнули Саре, и она незаметно удалилась.
— Приступим, — скомандовал Брекстрон, резко отвернувшись в коридор.
Трент не любил ни спешку, ни промедление. Брекстон остановился и оглянулся на него через плечо и сказал:
— Сенатор будет рад услышать ваше слово.
В тот же момент в коридоре появился сенатор. Он выглядел так, будто только что сошел с политической карикатуры: копна светлых волос, задранный к верху нос, широкая улыбка, обнажившая прямые сверкающие зубы. Он будто парил в воздухе власти, отвергая все преувеличения.
Трент ожидал излишне живые сердечные объятия, но сенатор Гибонс всего лишь затряс руками, что его удивило.
— Слава богу, вы с нами, — сказал он на выдохе. — Подозреваемый уже здесь, и мы знаем, что вы преуспеете. Весь наш городок ждет, когда дело сдвинется с мертвой точки, близкие девочки расстроены, — он начал колебаться, хмуриться, а затем добавил: — И я тоже, — очевидно он имел в виду дружбу его внука с жертвой преступления. — Мы рассчитываем на вас, Трент, и я буду до бесконечности вам обязан, если у вас все получится. Ваш билет будет на лучшие места в партере.
Сенатор сделал паузу.
«Чтобы усилить драматический эффект», — подумал Трент.
— Мое слово имеет вес, — добавил он.
Трент не сомневался в силе его обещаний. В любом случае это было не обещание, а расследование, в которое был вовлечен сам сенатор.
Брекстон, который молниеносно оказался рядом с сенатором, сказал:
— Позвольте показать вам кабинет.
Трент почувствовал, как его пульс участился. В нем ожил его старый энтузиазм в деле добычи
