признаний, погони за правдой и расшифровки уверток допрашиваемого от ответов.
Кабинет, в который привел его Брекстон, оказался вполне подходящим для допросов: маленьким, неопрятным и нагнетающим клаустрофобию, без окон и с освещением, не дающим теней. На столе не было настольной лампы. Грубый свет шел прямо от свисающей с потолка «голой» лампочки. К тому же, в это помещение не был подведен кондиционер. Пойдя в кабинет, Трент почувствовал исходящее от лампочки тепло. Два стола занимали большую часть объема маленького, угрюмого кабинета с низким потолком, так что Трент и подозреваемый должны были располагаться донельзя близко. Их колени чуть ли не должны были соприкасаться, когда они сядут друг напротив друга на жесткие металлические стулья. Все это было важно, чтобы держать допрос под контролем, и чтобы допрашиваемому было не слишком комфортно в тесном и душном пространстве.
— Подходит? — нахмурившись, спросил Брекстон.
«Стало ли ему легче?» — подумал Трент.
— Подходит, — эхом ответил он. — То, что нужно.
— Лишний стол для того, чтобы было еще теснее.
— Замечательно.
— Можете заметить, что один стул выше другого, как вы и просили. Хотите что-нибудь выпить или перекусить?
— Нет. Спасибо. Расслабляться некогда.
— Хорошо, — удовлетворенно вздохнув, сказал Брекстон.
— Каким временем я располагаю?
— Его мать немного сомневалась, но серьезного недоверия с ее стороны не было, — сказал Брекстон, навалившись на дверной косяк. Уже было видно, что он расслабился. — Его отец вернется только завтра. Я сказал, что у вас это возьмет не менее трех часов.
— А что другие молодые люди?
— Трудно угадать, сколько времени займет допрос каждого из них. Может быть, на каждого из них где-то по часу. Не знаю. Чем быстрее у вас все это пройдет, тем лучше.
— Зависит, конечно, от многого.
Еще раз оглядев комнату, Трент вздохнул: Карл Ситон, Келифер, а теперь этот несовершеннолетний — и все за одну неделю. Но с двенадцатилетним мальчишкой, казалось, все должно быть проще. Он подумал о сенаторе Гибонсе, и о том, что тот сказал: «Ваш билет будет на лучшее место в партере», — и это требовало от Трента немалых сил и удачи. В последнем он нуждался как никогда.
— Введите подозреваемого, — сказал он.
Прежде, чем войти, мальчик остановился в дверях. Узкая грудь, худощавые плечи, черные, аккуратно причесанные волосы, скомканная на поясе синяя в клеточку рубашка со стоячим воротником.
Трент вообразил себе его мать, которая тщательно проинспектировала своего сына перед тем, как тот отправился в управление полиции. Она, наверное, проверила, чисто ли у него за ушами, и пострижены ли ногти. Проверяя свои ногти, прежде чем подать кому-нибудь руку, Трент подумал о том, что ногти — чему- либо не доказательство, хотя и могут оказаться деталью. Все состоит из деталей.
Трент дал ему знак, что тот может войти. Мальчик сделал шаг и остановился. Голубые глаза блестели на ярком свете. В них появился некоторый испуг, что было ожидаемо, вспышка удивления, но не подозрение. Трент был экспертом по определению подозрения в свой адрес.
Сделав улыбку и подняв руку, он пригласил мальчика, будто обещая нечто еще не заслуженное.
— Ты Джейсон? — не назвав его фамилию, он придал словам нотку близости, но для себя используя степень власти, представившись только по фамилии. — Я — мистер Трент.
Ловким жестом он посадил мальчика на стул, который был ниже. Сам Трент сел напротив него так, чтобы поначалу не было заметно, что его стул выше, чтобы это не сразу дошло даже до подсознания подозреваемого.
— Я очень признателен, Джейсон. Твоя помощь нам нужна как никогда. И мы постараемся, чтобы все было как можно короче и яснее, и по возможности безболезненно для нас обоих. Я буду рад, если ты что- нибудь знаешь о том, кто мог совершить столь ужасное преступление, — голос Трента был мягким и непринужденным.
Мальчик кивнул.
— Надеюсь, что смогу помочь всем, чем только можно.
Его первые слова. Правильные интонации в голосе. Небольшой глоток прежде, чем ответить. Легкое движение рук, в котором не наблюдается защита.
— Я знаю.
Джейсон окинул помещение беглым взглядом, чтобы просто с ним ознакомиться.
— Извини за то, что здесь так тесно, — продолжил Трент. — Остальные помещения заняты, и мы работаем здесь.
Использовав слово «мы», Трент хотел, чтобы мальчик прочувствовал это, как «вместе», как «партнеры», «сотрудники».
Снова кивнув, Джейсон начал выглядеть так, будто он расслабился, развернулся на стуле боком.
Трент нажал на кнопку записи.
— Для ясности: наш разговор будет записан. Это приемлемо, Джейсон?
Мальчик с одобрением кивнул.
Трент видел доверчивое лицо, отражение невинности в его широко открытых глазах. На самом ли деле он был неповинен, или это была лишь маска? Трент распознавал маски, и удалять их было его профессией, если не полностью, то, в конце концов, мельком разглядев под маской злодея. Был ли злодеем этот мальчик? Был ли он способен на такой поступок? «Мы все на такое способны», — подумал Трент, вспомнив Карла Ситона и видя его невинный взгляд, так похожий на взгляд Джейсона Дорента.
— Всего лишь расслабься, Джейсон. Думай об этом, лишь как о беседе, — Трент понимал, что сейчас время добродушного, свойского голоса. — Мы будем говорить о том, что происходило в понедельник, о том, что ты мог видеть, что из увиденного мог запомнить, — он старался обойтись без слова «смерть», а в процессе допроса лишь использовал мягкие, добрые слова. — Память, Джейсон, странная вещь.
Он продолжал называть его только по имени, и это было важно — личный контакт.
— Память иногда проделывает над нами всякие шутки. Мы что-нибудь помним или думаем, что мы это помним? И наоборот: мы об этом забыли, или думаем, что забыли? И находим и то и другое, — делая акцент на том, что они вдвоем — команда. — Подумать об этом — своего рода риск.
— Я надеюсь, что смогу вам помочь, — сказал мальчик.
— Об этом не волнуйся, всего лишь расслабься. Мы здесь одни. Лишь вдвоем. Ты ведь не думаешь, что ты один, в стороне от друзей, не так ли?
И вот первый важный шаг.
— Думаю, мы можем позвать еще кого-нибудь, если хочешь — адвоката, например, или какого-нибудь советника, юриста или даже маму.
Задачей было изолировать мальчика, обойтись без присутствия юриста, родителей или адвоката. И это надо было сделать срочно, и главным образом, ловко, искусно, так, чтобы мальчик не обнаружил подвоха, чего-нибудь не заподозрил. Эти слова, конечно же, были важны как для магнитной записи беседы, так и для протокола. Но в записи нельзя было разглядеть непринужденных взаимоотношений с допрашиваемым, мимики Трента или движений его плеч, которыми, например, он только что пожал, чтобы выразить всю смехотворность присутствия во время их беседы кого-либо еще. Упоминание о присутствии матери предполагало покушение на его взросление и самостоятельность, и звучало почти как издевательство. Оно служило еще одной цели: извлечь из него искомый ответ, как свидетельство уже установленного контакта.
— Нет, все в порядке.
А теперь для уверенности:
— Ладно. И без юриста?
