— Ну, гаденыш, мы ишшо встренемся! — заорал Степан.
Хотел погрозить кулаком, рванул ремень тынзяна. Парамонов завалился, сбил напарника с ног, и оба заворочались, заизвивались, постанывая, ругаясь, охая.
Антошка вздрогнул от вопля Степана, съежился на дне обласа.
— Распрямись! — зашипел Еремей. — Пусть видят тебя смелым, пусть знают, что мы их не боимся!
— Я не за себя боюсь, — Антошка расправил плечи. — О стойбище нашем думаю. У нас ведь тоже один из этих остался… Иван.
Еремей нахмурился, промолчал, стал грести быстрее, злей. А Степан и Парамонов кое-как поднялись на колени. Проводили глазами облас, пока тот не скрылся за стеной кедрача на мыске.
— Ну, развязывай! — прохрипел Степан. — Никто ведь, окромя нас самих, не ослобонит.
— Эт верно, Степушка, — елозя по песку, Парамонов вплотную приткнулся к напарнику. — Как поют комиссары, нихто не даст нам избавленья…
— Позубоскаль ишшо! — прикрикнул Степан.
Хитросплетения тынзяна Парамонов, дергая зубами, ослабил, а затем и развязал, но вот с опояской, затянутой собственными руками, пришлось повозиться. Обслюнявив бороду, Парамонов, вцепившись в тугие узлы, тянул их, рвал, пытался даже пережевать.
— У-у, июда, затянул, постарался! — Степан свирепел, сжимал кулаки. — Выслуживался, каин. Шкуру свою спасал!
— Не гневись, Степа, — переводя дыхание, просил Парамонов. — Остячонок ведь в лоб мне целил. Жизня-то одна…
— Придушу вот за усердие, — угрожающе пообещал Степан.
— Потерпи, Степушка, потерпи… — Парамонов пыхтел, клацал зубами, когда узел выскальзывал. И наконец вздохнул облегченно. — Ну, кажись, все. С избавлением тебя от уз, Степа!
Степан вяло пошевелил пальцами, стряхнул ремешок. Осторожно свел перед лицом затекшие руки, по-разглядывал их. Потом достал из-за голенища нож, просунул лезвие между связанными запястьями Парамонова, распластал путы.
— Зачем ты ему про сродственников-то наплел? — спросил насмешливо. — Быдто увезли их.
— Дак как же, Степушка, — удивился Парамонов. — Узнал бы, что мы порешили евонную семью, и сгоряча ухлопал бы…
Они, опять захмелевшие, сидели у костра, голодно поглядывали на казан, в котором доваривалась уха из рыбных запасов Сатаров, когда вверху по течению показалась медленно ползущая лодка.
— Глянь, никак их благородие возвертаются? — Парамонов испуганно вскочил, прищурился подслеповато.
— Он самый… — Степан тоже поднялся, замедленно, нехотя. — Один чегой-то. Выходит, прими, господи, душу раба твово Кирюшки?
Мужики понимающе переглянулись.
— С возвращеньицем, вашбродь! — крикнул Парамонов, когда лодка приблизилась.
Степан, взбурлив воду, вошел по пояс в реку, схватил лодку за нос, дернул на себя и, перехватывая борта, толкнул ее к берегу. Арчев обессиленно свесил руки меж колен.
— Где… остячонок? Живой? — заглатывая слова, спросил, глядя исподлобья. — Не покалечили?..
— Дык чего ему исделается?.. Живой, стервец, — отводя глаза в сторону, смущенно ответил Парамонов.
— Сбег шаманенок! — решительно оборвал его Степан. — Упустили…
— Что-о-о? — Арчев изумленно посмотрел на него. — Упустили?.. Шуточки! — однако по хмурому лицу мужика понял, что тот не шутит, и взорвался: — Остолопы! — Ощерился, вскочил, но, охнув, схватился за поясницу и снова рухнул на скамью. — А, дьявольщина! Пропади оно пропадом: и весла эти, и вы, дурачье безмозглое! — Ударил в отчаянии кулаком по уключине. — Живо за весла! — И, не в силах разогнуться, скрюченный, перебрался на корму.
Степан, колыхнув лодку, медведем полез через борт.
— Дык, эт самое, вашбродь… Ушица тама преет, — Парамонов повел рукой в сторону костерка. — Можа, похлебаем сперва?..
— Я тебе похлебаю, морда! — взъярился Арчев. — Не нажрались еще?! Только и занимались, что брюхо набивали, а мальчишку проморгали!.. Марш на весла!
— Слушаюсь! — Парамонов схватил котомки, кинул их в лодку, проворно перебрался через борт. Пристроился рядом со Степаном, вцепился в весло.
— И это бывшие каратели?.. Бывшие боевики, гроза коммунии? — желчно, сквозь зубы брюзжал Арчев, развязывая вещмешок. — Олухи царя небесного! Проворонить какого-то сопливого мальчишку! — достал фляжку, отвинтил крышечку, плеснул на ладони. Морщась, зажал фляжку коленями, потер руки.
— Поймаем, вашбродь, не сумлевайтесь, — частя веслом, чтобы лодка развернулась, пообещал Парамонов. — За мной должок остался, надоть вернуть, — взметнул руку к папахе, нащупал дырочку, всунул в нее палец. — Вота задаток. Следоват расчет произвесть…
— Не, не, — откидываясь и сильно загребая, проговорил Степан. — Я тому змеенышу сам башку сверну.
Арчев, поднесший фляжку к губам, поперхнулся.
— Ни в коем случае! — откашлявшись, выкрикнул он. — Ни в коем случае, запомните это! Мальчишка нам нужен только живой… Как вы не поймете этого, тупицы?! — Сделал из фляжки глоток. Аккуратно завинтил крышечку. — Если кто ослушается, пристрелю, как Серафимова.
— Я так понимаю: он, шайтаненок то ись, в тое стойбище заглянет, — подчеркнуто вздохнул Парамонов. — А тама Иван…
— Иван ухлопает мальца, — уверенно закончил Степан. — Вы же, вашбродь, сами приказали не оставлять свидетелей. Откуль Ивану знать, что остячонок вам нужон. Как пить дать изничтожит!
— Ах ты, черт… — Арчев заерзал, вспомнив, как, отделившись от отряда, распорядился уничтожать всех встречных, чтобы те не выдали возможным преследователям его, арчевский, маршрут. Покусал губу. Уже не приказал — попросил: — Гребите, гребите, братцы… Быстрее!
4
Только-только лодчонка скользнула на травянистый берег, как Антошка с трехлинейкой, а следом и Еремей с карабином метнулись через борт. Привычно, на ходу, не оглянувшись, вдернули обласок подальше на сушу и, пригнувшись, кинулись к стойбищу, огибая, чтобы не шуршать, заросли малины.
На пригорке, где кустарник поредел, осторожно выпрямились и чуть приободрились — стойбище оказалось нетронутым: двери лабаза, избушки тулых хот и сарая кул хот, в котором зимой хранят рыбу, прикрыты. Только непривычно пусто и тихо — ни людей, ни собак, ни оленей.
Антошка неуверенно вышел из кустов, окликнул:
— Ачи! Котты вусын?[6] — и замер, прислушиваясь, озираясь.
Дверь избушки тихонько приоткрылась и почти сразу же широко распахнулась. Через порог вышагнул коротко остриженный, с жирным бабьим лицом парень в неподпоясанной гимнастерке. В правой руке он держал нож, в левой — недообглоданную кость.
— Глянь-кось, живой! — удивился. Сыто икнул, вытер толстые губы кулаком. — Ты ведь здешнего хозяина сын, ага?
— Где люди?.. Сардаковы где? — отрывисто спросил Еремей.
— Хозяева-то? — Парень рыгнул. — Тама вон улеглись, — показал костью на сарайчик кул хот. — Померли.
Антошка взвизгнул, вскинул винтовку и не задумываясь выстрелил в мордастого. Тот метнулся было к мальчишке, но бабахнули почти разом, один за другим, два выстрела Еремея — вылетел нож из руки
