Ростовцев первым из пленных поднялся на палубу «Советогора». Мельком взглянул на чекистов, на девушку в алой косынке и выцветшей гимнастерке, на черноволосого большеголового остячонка в серой рубахе, перехваченной ремнем с ножом, на крепыша в кителе и фуражке — капитана, судя по всему, — и задержал взгляд на Фролове. Но тот на него, Ростовцева, и не глядел. Прищурившись от солнечных бликов, игравших на воде, наблюдал он за бойцами, которые перегружали из дощаника в шлюпку винтовки, зеленые патронные ящики.
— Я так полагаю, что вы — Ростовцев Сергей Львович, — не повернув головы, сказал Фролов скучным голосом. — Бывший инспектор губземотдела, а во время мятежа заместитель Арчева. Верно?
— Абсолютно справедливо, — Ростовцев, ерничая, прищелкнул каблуками.
Фролов покосился на него, смерил взглядом. Оглядел других пленных, которые сбились в кучу около трапа.
— Этого, — мотнул головой в сторону Ростовцева, — в каюту стюардов. Тех — в общую.
Пленные, топоча по палубе, потянулись под конвоем на корму, где в пустующем кубрике машинной команды были еще в городе сколочены двухъярусные нары. А Ростовцева повели к двери под мостиком.
Плечистый парень в бушлате мастерового схватил Ростовцева за рукав, втолкнул в каюту и с силой захлопнул дверь.
Арчев, стоявший у зарешеченного окна, обернулся.
— Евгений Дмитриевич! — обрадовался Ростовцев. Шагнул было к нему, но вдруг остановился, качнулся, точно запнувшись. — Простите, мы не знакомы. — Вскинул голову. — С предателями не желаю знаться.
— Дать бы вам по физиономии, чтобы выбирали выражения, да лень, — Арчев почесал небритую щеку. — Погубит вас язык, Серж. Язык, апломб и глупость… Я вижу, вас хорошо искупали, подпоручик. — Подошел к койке, поднял с нее шинель. — Снимите мокрое тряпье и наденьте хотя бы вот это… А то простудитесь.
— Пошли вы к черту с вашей заботой! — Ростовцев оттолкнул его руку. — Вы изменили отряду, изменили нашим идеалам, святому делу освобождения России!
— Немедленно переодеваться! — рявкнул по-командирски Арчев. — На вас сухой нитки нет.
— Ладно, подчиняюсь, поскольку вы старший по званию, возрасту и… — Ростовцев ехидно улыбнулся, — и по стажу заточения. — Нехотя принялся расстегивать китель. — Подчиняюсь, хотя и перестал вас уважать!
— Полноте, Серж, — Арчев досадливо скривился. — Вы или близорукий фанатик, или дремучий дурак… Не перебивайте! — Вскинул требовательно ладонь. — На что вы надеялись?! Забыли разве о Корнилове, Колчаке, Деникине?..
— Это не то, не то! — Ростовцев, разуваясь, взмахнул сапогом, плеснув из него мутной струйкой чуть ли не в лицо командиру. — Те хотели восстановить ушедшее непопулярное прошлое, а мы… Мы предлагаем качественно иное: крестьянскую республику! Пусть будут Советы, но без боль-ше-ви-ков!
— Слова, слова, слова… — Арчев отошел к своей койке, опустился на нее, откинулся к стене. — Нет, шер ами, качественно новое предложили большевики. Поэтому они взяли власть, к сожалению, прочно и надолго.
— Их успехи временны! — Ростовцев, запахнувшись в шинель, заметался по каюте, оставляя босыми ступнями мокрые следы. — Неужели вы не видите, что коммунисты отступают? Новая экономическая политика, введение натурального налога, разрешение продавать излишки хлеба. Все говорит о том, что…
— Все говорит о том, что нам, — то есть вам! — нечем больше пугать крестьянина, нечего ему обещать… Сядьте! — Арчев показал на вторую койку. — Почему я должен смотреть на вас снизу вверх?.. — И когда Ростовцев, хмыкнув, опустился на тюфяк, продолжил брюзгливым тоном: — Большевики отобрали у нас, миль пардон, у вас, даже самого распоследнего темного и лопоухого лапотника. Вы кричали: «Долой продразверстку!», а ее уже нет, отменили. Вы кричали: «Свобода торговли!» — пожалуйста, торгуйте. Что теперь кричать будете? Чем поманите мужика?
— Почему вы все время выделяете «вам», «у вас»? — спросил Ростовцев.
— Потому, подпоручик, что я выбываю из игры. Надоел мне этот балаган до изжоги, — Арчев сцепил пальцы, хрустнул ими. Забросил ладони за затылок. — Скоро, милый Серж, я буду далеко отсюда. Уйду туда, где нет ни чекистов, ни Совдепов. Доберусь на этой лоханке до города, а там… — присвистнул, взмахнув рукой.
— Неужто вы верите, что это реально? — с надеждой спросил Ростовцев и, когда Арчев не ответил, а лишь усмехнулся, поинтересовался: — И куда же вы? На восток? К Семенову? К Унгерну?
— Я пока из ума не выжил. — Арчев презрительно фыркнул. — Если Семенова и барона еще не шлепнули, то скоро шлепнут. Как и вас, кстати.
— Как меня? — Ростовцев судорожно проглотил слюну, отчего острый кадык на тонкой шее дернулся. — А вас что же…
— Я, мон анфан тэррибль, собираюсь жить долго. Долго, вкусно и красиво… Уеду в Париж, сниму скромную, из трех-четырех комнат, квартирку. Где-нибудь на рю де ля Пэ. Буду по вечерам гулять в Монсури, потягивать шабли в Мулен Руж или в Фоли Бержер, обнимая субреточку-гризеточку. И буду посмеиваться над вашими дурацкими идеалами, над этой нелепой, дикой и грязной страной, где я имел несчастье родиться…
— Хотите пополнить ряды клошаров и умереть с голоду под мостом Александра Третьего? В Париже полно нищих и без вас.
— Вот именно — без меня! Без меня, шер ами, — Арчев хрипло засмеялся. — Каждому парижскому нищему я буду подавать в светлое воскресение по сантиму. — Нагнулся к собеседнику, выдохнул, сминая в торопливом шепоте слова: — Потому что у меня будет Сорни Най!
— Что, что у вас будет? — не понял Ростовцев, пораженный горячечным бормотанием бывшего командира, его остановившимися, остекленевшими глазами.
Арчев вздрогнул. Улыбка исчезла, будто ее сдернули с лица.
— Ничего, кроме денег, — сказал глухо.
И встревоженно поглядел на вход — скрежетнул замок, дверь открылась. Мрачный Матюхин, парень в бушлате мастерового, швырнул к ногам Ростовцева солдатские шаровары и гимнастерку.
— Переодеваться! — приказал раздраженно. — А это, — шевельнул носком ботинка мокрую одежду, — на палубу. Сушить… Вы, — указал пальцем на Арчева, — приготовьтесь к прогулке.
Ростовцев суетливо переоделся, смущенно поглядывая на Матюхина, который, прислонившись к косяку, смотрел куда-то поверх голов пленных.
— Я готов, — Ростовцев подхватил в охапку мокрое белье.
Матюхин выпрямился, пропустил вперед Ростовцева и Арчева, прикрыл за ними дверь.
В коридоре пленных чуть не сбил с ног остячонок, вприпрыжку бежавший навстречу. Увидев Арчева, он отскочил к стене, схватился за нож у пояса. Оглянулся растерянно на Фролова, шагавшего следом.
— А этого куда? — Фролов кивнул на Арчева.
— Вместо прогулки. Заодно уж чтоб… — объяснил Матюхин.
— Впредь — только по распорядку! — жестко потребовал Фролов. — Отныне — на прогулку вместе со всеми. Пусть бандиты видят своего главаря, пусть призадумаются, поразмышляют.
— Так я хотел… — начал Матюхин, но Арчев перебил его:
— Э-э… гражданин Фролов, скажите, пожалуйста, как здоровье Еремея? Сами понимаете, если ребенок умрет, это усугубит мою вину. А так… хотелось бы рассчитывать на снисхождение.
— На снисхождение?! — поразился Фролов. — Вы чудовище, Арчев. И наглец! — Побуравил его взглядом, сказал сквозь зубы: — Впрочем, не вижу причин скрывать. Еремей поправляется.
Еремей глубоко, со всхлипом вздохнул и открыл глаза.
— Нунг варыхлын?![13] — закричал восторженно Антошка. Принялся тормошить, дергать Люсю за рукав. — Ермейка варыхлын, видишь?
