испугалась, как плененный зверь. Скинула куртку, хотела убежать, уцепившись в ребенка, очень, кстати, довольного, что маме может достаться такая вещь. Но торговец, твердый в своих намерениях, удержал, уговорил. Приручил как-то. Они стали встречаться. Работу она на всякий случай не бросала, хоть денег не платили и не собирались в ближайшее время, но шел стаж. Завораживающее это слово «стаж» многим парализовало мозги, и они продолжали на свои последние гроши добираться до рабочих мест – дело совершенно немыслимое даже во времена рабовладения, будь оно неладно.
С сыном они были самыми близкими друзьями. Не скрывали друг от друга ничего. Она встречалась со своим кооператором вечерами. Ночами – никогда. Ребенка оставлять на ночь одного исключалось совершенно. Мужчина это понимал и уважал в ней. У него у самого были семья, дети. Он не хотел там рвать. Все устраивало и так. Мальчику она объяснила, что встречи ей нужны из-за денег, подарков и еды, которую, не скупясь, покупал им чужой муж и отец. Ребенок понял и одобрил. А на что бы они жили, интересно? Она не считала себя должной. Расплачивалась собой сполна и безоговорочно. По первому требованию. Она не испытывала никакого, даже мимолетного, желания, даже намека на него, но воспринимала это как производственный процесс. Как хорошо оплачиваемую работу, которая – спасибо, что подвернулась.
Скажи ей кто-нибудь, что судьба ее схожа с судьбой известной каждому школьнику Сони Мармеладовой, она бы оскорбилась всерьез. С Соней дело было когда? В девятнадцатом веке! Жизнь протекала совершенно другая. У Сони вообще никаких прав не было: только желтый билет проститутки. И пошла она на весь тот ужас, на панель, тьфу ты, слово-то какое мерзкое, потому что некуда больше было идти! Так и сам ее отец, Мармеладов, выразился. Знаете ли вы, мол, сударь, как это, когда некуда больше идти? Примерно вроде так спросил. И там действительно был полный бесперспективняк. В наше время можно по крайней мере в газету написать. К депутату на прием пойти. Ну, мало ли что? И что с того, что многим женщинам пришлось вот так… подрабатывать? Их выбор! Никто их на это, извините, не толкал. Им и грехи замаливать, если совесть проснется!
К счастью, про Соню и прочих героев романа с неуютным названием женщина не вспоминала никаким боком. Жила себе, отъедалась. Стала бояться даже, как бы не растолстеть. Вечерами они с сыном, как заведено, любовались друг другом, делились впечатлениями от жизни. Она теперь могла покупать ему одежду и конструктор «Лего», который далеко не у всех в его классе был. Так что сын очень поднялся в общественном мнении.
Перед сном мать приносила с кухни желтенький эмалированный тазик с тепленькой водичкой, капала туда немножко детского шампуня (и это стало водиться у них), мочила старое мягенькое полотенчико и обтирала худенькое ненаглядное тельце ребенка, его ручки, ножки, подмышечки, шейку, за ушками. Она не хотела, чтоб он мылся в общей загаженной ванне, ограждала его от этого – успеет еще хлебнуть. А пока она в силах, пусть в комнате стоит тазик, пусть ребенок ложится спать в чистую кроватку сам чистый, оттертый, свежий, душистый. Пусть видит добрые сны. Пусть просыпается с улыбкой. Пусть ждет от жизни праздника.
Она звала его «Нестеровский мальчик». Потому что светлым своим обликом походил на ребенка с их любимой картины Нестерова «Видение отрока Варфоломея», изображающей будущего хранителя и небесного заступника России святителя Сергия Радонежского. Мать смутно удивлялась несовпадению имен – на картине дитя назывался Варфоломеем, а почему-то в комментариях указывалось имя святого Сергия. Но это, в принципе, никакой роли не играло: художник чудом воспроизвел на полотне лицо ее сына. И ей не могло не казаться, что это сходство сулит счастье. И ради воплощения этого счастья она готова была на любую жертву.
Несколько месяцев передыха с кооператором закончились очень странно: он исчез с концами. Внезапно и навсегда. И палатки не осталось. И никакой надежды не было на дальнейшее продолжение. Нет-нет, он не от нее бежал и скрывался. Это вообще было исключено. Он-то как раз в последнее время уж очень опасно стал к ней привязываться. Чуть ли не совместное будущее планировал, намекал, что не может надолго разлучаться, и всякое такое. Тут вариантов было два. Первый – что убили за непокорность. Второй – что не убили, но очень доходчиво объяснили. К сожалению, она чувствовала, что вероятнее вариант номер один.
Немного средств к существованию у них еще оставалось. Она велела себе не падать духом. Вспоминала, что жизнь полосатая. Надеялась, что она ровно-полосая и черная полоса не будет намного шире узенькой светлой.
Благодаря надеждам, ей встретились еще несколько вполне добрых людей, которым и нужно-то было от нее всего ничего – минутная радость. За причинение удовольствия они готовы были дарить им с сыном возможность прожить еще сколько-то. Эти милые люди, конечно, о таком раскладе и не подозревали, а то б убежали со страху скачками как можно дальше. Они ж просто веселились, развлекались. Ну, там – «да здравствуют юные жены, любившие нас» и все такое. В любом случае – спасибо, что пригодилась. А иначе бы как?
Мальчик понимал, как сильна любовь его мамы к нему. Он сам любил ее всем сердцем, всем существом, «всеми фибрами души», как говорили когда-то. Он перед сном все мечтал вслух, рассказывая мамочке, как вот он вырастет, станет большой, будет у него много-много денег, вот тогда он купит ей все! Все-превсе! Вот только она скажет, и он тут же купит! Мама на это смеялась, радовалась ему и отказывалась: «А мне ничего-ничегошеньки и не нужно! Только одно – чтобы ты был здоров. И еще – счастлив. Это мне самый главный подарок от тебя!»
Конец счастья
Так незаметно, шаг за шагом подошли они к переломному моменту их спокойной и счастливой жизни.
Получилось так. Шли они себе по Невскому, ели мороженое и придумывали всякую всячину про встречных пешеходов.
Что кто-то – типа – инопланетянин, кто-то профессиональный вор, кто-то маньячка, кто-то вампир. И сейчас они притворяются, чтобы на них внимание не обращали, а заползут в свой бункер, и там…
Очень они веселились, просто ухохатывались. Мороженым несколько раз подавились. Стучали друг другу по спинам, чтоб прокашляться.
Довольные были, как лужи на весеннем солнце, сияли и искрились.
Естественно, кому-то понадобилось их счастье. На настоящую радость всегда клюют без раздумий. Остановилась машина, мужик молодой с вполне человеческим лицом (хотя дома в своем логове наверняка был вонючий хряк) спросил, как проехать – тут он задумался – ну, скажем, в Русский музей. А они сами как раз туда и шли! И ему об этом сказали. Это было уже в двух шагах от сокровищницы русской живописи. Но он все равно их подвез и поперся с ними в залы музея. Там и познакомились. Это знакомство и сыграло решающую роль в их дальнейшей судьбе.
Дело в том, что парень-мужик скоро вообще сваливал к другим берегам и потому смотрел на все почти уже со стороны и даже с ностальгической тоской. Он хотел впитать в себя как можно больше светлых впечатлений от своей незадачливой, но по-своему обаятельной матери-родины, не понимая, заметим мимоходом, как эти светлые прощальные моменты будут впоследствии аукаться мечтами о возвращении на вожделенной чужбине.
Но это его дело и его тема, речь не о нем.
Он просто подружился с женщиной и мальчиком. Беззаботно и напоследок. И они с ним подружились, потому что он был смешной, ровным счетом от них ничего не хотел, ничего не просил. Просто жаждал на время влиться в их веселый коллектив.
Однако через какой-то непродолжительный период их знакомства им пришлось обратиться к нему за небольшой мужской помощью.
Просто пару недель назад к ним в окно случайно влетел стеклянный предмет. Бутылка. Это совсем ничего не означало. Никакой это не был тайный намек страшной мафии или вызов страстного влюбленного. Просто ночью пьяные люди сильно перебрали и дрались у них под окнами сами по себе. А сил-то в руках не было! А хотелось сильно объяснить остальным, как они не правы, и наказать за то, что не уважают. Ну, и пошло в ход самое ценное, что у них было, – бутылки.
Пустые, пустые, не волнуйтесь.
Как уж они у них там летали, по какой траектории, этого никто не узнает. Только одна из этих