лет, пока иссякнет отцовство молящегося где-то за них папаши.
Рахманов уже нашел подходящее ему по рангу и способностям учебное заведение. Знаменитая академия дизайна в Лондоне. Поедет учиться сразу, как стукнет 18! В тот же самый день и час! Можно даже специально подгадать ради смеха. Отметить таким образом день его рождения. В воздухе. Там даже подарок от авиакомпании вручают, если в день рождения летишь. А в Лондоне уже своя квартира есть. Ни о чем беспокоиться не придется. Только учить английский и ждать.
Ничего другого не оставалось.
Но тут подкралась другая беда. Непоправимая.
Мать принялась ждать ребенка. Вот уж о чем он совершенно забыл! Вот что и представить не мог никоим образом! Он с младенчества уверен был, что они существуют друг для друга. Что никто никакого права не имеет вмешиваться в их обстоятельства. Что они – это четыре глаза, две головы, четыре руки, четыре ноги, но: одна душа! Так он ощущал.
Почему, по какому праву какой-то Рахманов посмел разодрать одну эту душу в клочки, чтоб себе урвать от бедного и слабого?
Мать ребенка не хотела. Она сама призналась сыну в этом. Она и будущему мужу сказала в самом начале еще, что детей больше не хочет и заводить другого ребенка ни под каким видом не собирается.
И тот согласился. Сказал: «Пусть будет, как ты хочешь. Поживем– увидим». А потом подловил. Несколько лет прожили, она расслабилась, размякла. Сыну вот-вот четырнадцать, отстраняется от нее, раздражается. Не то, что раньше. Одиночество нахлынуло, грусть. Здравствуй, грусть!
В этот период Рахманов как-то и подстроил с беременностью. Она всегда предохранялась. А тут что-то такое забылась, он ей голову вскружил очередными подарками, романтику устроил на яхте, музыку, вино. Хищно довел до постели. И после всего из рук не выпустил: «Спи!» Чтоб наверняка. Она его потом за это возненавидела! Ох, как возненавидела! Все привык по-своему. Мало, что сына отнял, смех у них украл, так еще и тут добился своего.
Но – покорилась. Привязалась к роскоши. Уже не вырваться было. Плакала у сына взрослеющего на плече: «Ненавижу! И ребенка этого – не хочу!»
Ребенок родился. Девочка. Красавица – не описать. Копия отца. Даже смешно и страшно смотреть, что так бывает: вот тут взрослый, вот тут младенец новорожденный. И – одно лицо. Природа шутит такие шутки, глаз не оторвать. Толстая деваха, здоровенная, круглощекая, большеглазая.
Татьяна как родила, взглянула и – полюбила. Мать! Куда денется! Полюбит еще как. И заворковали, заворковали родители над колыбелькой прелестной малютки. Засюсюкали до тошноты. Ах, какой подарок нам аист в клювике принес! Ды – нашу девулечку! Ды – нашу красотулечку!
И парня заставляли любоваться. Было бы на что смотреть!
Няня, правда, отвязалась. Ее к рахмановской дочери пристроили. Дошло-таки, что, когда человеку вот- вот пятнадцать исполнится, он вполне способен обходиться без нянь. Изредка, особенно при матери и ее муже, она подкатывалась с вопросами об уроках и питании, но он ее просто игнорировал. Молчал, глядя в уродливое лицо, глаз не отводил. Клуша смущалась. Переставала тарахтеть. Удалялась на территорию детской. Он же садился рисовать комиксы.
Ой, жаль, что именно все взрослые толпились возле не особо нуждавшейся в таком скоплении публики малютки. Им бы на эти комиксы поглядеть! Может, дошло бы хоть до кого-то.
Там присутствовали такие сюжеты: летит, например, аист. Над полями, над горами, над озерами- морями. У какого-то дома стоит парочка, воздев руки к небу– зовут птицу к себе. Аист все понимает.
В следующем эпизоде он уже на бреющем полете тащит в клюве кулек с орущим младенцем.
Парочка ликует.
Аист пикирует и сбрасывает им подарок, освобождается от балласта. Взмывает высоко-высоко.
Мужчина с женщиной пляшут вокруг младенческой люльки.
Наплясавшись, засыпают.
Ребенок тоже дрыхнет.
Луна смотрит в открытое окошко. Штора колышется.
Аист машет крыльями над другим населенным пунктом.
Видит: другая парочка плачет и разводит руками: где, мол, нам подарочек?
Аист приземляется в чистом поле и чешет крылом затылок. Оп-па! Вспомнил!
Летит на всех парах.
Заглядывает в окно тех, первых, счастливых еще совсем недавно.
Подкрадывается на длинных ногах-палках к запеленутому младенцу.
Подхватил! Шмырь – и в окно.
Подлетел, вручил тем, которые плакали. У них начинается праздник.
А те, лопухи, проснулись – где дитя?
Улетело!
Последний кадр: заплаканные, недоумевающие лица мужчины и женщины. Матери и Рахманова. Сходство стопроцентное.
Такие вот мимолетные зарисовки.
Они теперь жили не вместе, как когда-то, а рядом. Так чужие живут. Близко, бок о бок, но ни во что не вникая.
Рахманов как-то полез воспитывать, что парень помогать перестал, отстранился, не участвует в делах семьи.
– Чьей семьи? – спросил подросток. – Вашей? Вот вы и участвуйте.
Взрослый пробормотал сквозь зубы что-то типа «сколько волка ни корми…», но осекся, махнул рукой и отвалил.
Да им и не до него было совсем. Мать теперь хохотала с другим ребенком, как с ним когда-то. У этого другого ребенка все было по праву рождения.
«Нестеровский мальчик» больше не умилял взоров.
Зато было найдено поразительное сходство девочки с одной из дочерей Меншикова на картине «Меншиков в Березове».
Вот ведь чудеса с этой женщиной! Все художники, как сговорившись, предчувствовали облики ее детей и отображали их в своих шедеврах. Навязчиво сравнивалось. Всем гостям показывали репродукцию, потом живого ребенка. «Вот это да!», «Ну надо же!»
Он все рисовал и рисовал свои комиксы. После них ненадолго легчало.
Как ему жилось? Тошно. Невыносимо. Просто чтоб потешить себя и отвлечь, придумывал он всевозможные спасительные варианты.
Дело близилось к восемнадцати. Он, ни с кем не делясь своими планами, купил у случайного лоха машину-тарантайку, называемую в народе «копейка». За сто баксов отоварился. По генеральной доверенности. Отдал мастерам, заменили все внутри на новое. А так – стоит себе и стоит в соседнем дворе неприметная тачка. Он ее обкатал. Права себе приобрел. За деньги все можно. Ездил в часы тоски по городам и весям, смотрел, как люди живут. Иногда на рынке в какой-нибудь зачуханной Калуге-Рязани покупал нелепый детский причиндал, мысленно примеряя его на рахмановского ребенка. Смеялся от этих мыслей. Один. Ему больше не с кем было радоваться.
В багажнике его «копейки» скопился постепенно полный набор всего необходимого на первое время для трех-пятилетней девочки. Он не знал, что с этим делать. Может, выставку когда устроить, во что предлагают одевать маленьких существ женского пола провинциальные промышленники? Может, вообще не пригодится это тряпье, и выкинет он его как-нибудь всем скопом на помойку.
Так он дотянул до Лондона. Не в самый свой день рождения полетел, но все же полетел, хоть и ждать этого чуда перестал. А тут произошло сразу несколько чудес. Чета Рахмановых полетела с ним!
И девчонку впервые в жизни оставили на попечение няньки. Она только что ветрянкой переболела, нельзя было везти. До этого девчонку всюду таскали с собой. Ей и трех еще не было, а она облетела уже весь мир неоднократно. Потому что родилась в правильном месте, в правильное время и – главное – от правильного человека. И все у нее должно катиться правильно, как по маслу.
Вот они летели в роскошном салоне Британской авиакомпании, и мать поскуливала, как она будет в Москве без сына, а он старался не слушать, не верить. Но девчонки рядом не было, и стало спокойно и
