«похоронное» действие алкоголя исчезло после третьей рюмки. Теперь каждая новая капля, наоборот, обостряет восприятие, обостряет неприятие, ненависть, отвращение. Но Шайя точно знает, что и это пройдет.
— И это п-пп-пройдет… — сообщает он отшатнувшейся от него партийной функционерке в строгом деловом костюме. — П-пп-поняла, п-пп-проститутка? П-пройдет… да что ко мне эти «п» п-пп- привязались?..
Для полноты комплекта он добавляет еще одно существительное, совсем уже неприличное, что парадоксальным манером позволяет функционерке вздохнуть с облегчением, ибо хамство, перевалив через определенный предел, плавно переходит в сумасшествие, а на психов, как известно, не обижаются.
— И это п-пп-пройдет… — печально повторяет Шайя. — Это еще Когелет прописал. А уж он-то в виски понимал, Когелет…
Шайя делает еще один глоток. Он знает по опыту: скоро вкус виски покажется ему тошнотворным, и тогда уже можно будет сосредоточиться на этой спасительной внутренней тошноте, отключившись от невыносимой внешней. Внутренняя тошнота, по крайней мере, управляема: два пальца в рот и готово, все прошло… в точности, как Когелет прописал…
Кто-то берет его за плечо. Это знакомый битловский телохранитель с проводком наушника, сбегающим от приплюснутого борцовского уха куда-то за ворот.
— Проводок бежит за ворот… — поет Шайя, вспомнив счастливое детство и светлую эпоху исторического оптимизма. — Чего тебе, робот?
— Вас ждут, господин Бен-Амоц, — топтун кивает на закрытую дверь в торце зала. — Господин Бухштаб просит поторопиться. Будьте добры.
— Телохранитель… — задумчиво говорит Шайя. — Телохранитель-предохранитель… ты какую часть тела предохраняешь? Презерватив, знаешь ли, он тоже где-то телохранитель… Понял, кто ты есть?
Он радостно выуживает из давней памяти подходящее случаю определение:
— Гандон штопаный, вот ты кто! Телохранитель, блин…
Но стальные пальцы не ослабляют хватки, глаза смотрят со стеклянным отливом, без выражения. Топтун только слегка сгибает ноги в коленях и на долю мгновения напруживается, будто проверяя работу систем и механизмов. Системы и механизмы, как и ожидалось, работают нормально.
— Будьте добры, — повторяет телохранитель с той же интонацией.
Немного подергавшись, Шайя взвешивает свои шансы, вздыхает и подчиняется.
— Сатрапы… — произносит он с ностальгическим оттенком. Это слово тоже оттуда, из детства, из старых телевизионных фильмов в квартире, которая пахла корюшкой по весне и квашеной капустой по осени. — Сатрапы…
Ностальгия, да еще и спьяну — разве это серьезно? Ну что общего у Битла с телевизионным сатрапом? Вот он: сидит себе за двойными дверьми в отдельном от общего зала кабинете, душа и рубашка нараспашку, безо всякого мундира, эполет и аксельбантов, похожий скорее на компьютерного техника, смотрит в экран монитора, крутит джойстиком, посмеивается.
— О, Шайя! Тебя-то мне и надо… Иди сюда, гость дорогой, посмотри на наш зверинец!
Шайя, пошатываясь, подходит. А на экране — это ж надо! — праздничный зал, тот, что за дверью. Правда, изображение здесь черно-белое, что придает ему некоторый оттенок официального документа.
— Смотри, смотри… — Битл хохочет, тыкает в экран толстым указательным пальцем с аккуратно обстриженным ногтем. — Ты только глянь на этого скунса!
На экране напомаженный адвокат, прикрыв рукою рот, что-то шепчет на ухо насупленному толстяку в клетчатой рубахе. Битл трогает джойстик, увеличивая изображение… а ну как удастся прочитать по губам? Какое там… опытный сутяга надежно заслоняет козырьком ладони свои секреты.
— А мы тебя отсюда… — Битл переключается на другую камеру и заходит с противоположной стороны, просачивается, подлезает под неширокую адвокатскую ладошку. — А ну-ка, ну-ка…
С другого бока действительно виднее, но это мало помогает охотнику: вредный адвокатишка ухитряется шептать, почти не шевеля губами.
— Хитрый, сукин сын, — одобрительно кивает Битл. — Только от меня ведь все равно не уйдешь… Микрофончики-то тоже расставлены…
Он оборачивается к Шайе и протягивает сжатую в кулак руку.
— Вот они где у меня сидят, понял?
Битл обводит взглядом комнату. Помимо того монитора, что на столе, по стенам здесь светится еще несколько экранов, мигают огоньками компьютеры.
— Удобно, правда? — говорит Битл самодовольно, и Шайя понимает, что он тоже немного пьян. — Техника… Люблю поиграть. Похоже на кукольный театр: все марионетки, как на ладони. А я — главный кукловод. Знай себе за ниточки дергаю. Туда-сюда, туда-сюда…
— Зачем звал? — перебивает Шайя. Его первое удивление прошло, и теперь ему скорее смешно, чем противно. Не дожидаясь приглашения, он присаживается к столу и оглядывается в поисках бутылки. — Где тут у тебя…
— Вот… — откуда-то снизу Битл извлекает хрустальный флакон с дорогой выпивкой. — Много не налью. Во-первых, ты уже набрался, а во-вторых, не в коня корм.
— О тебе же забочусь, — хмыкает Шайя.
Он с некоторым усилием настраивает себя на миролюбивый лад. Сейчас главное — побыстрее вернуться в зал, к Ив. Остальное не так уж и важно…
— Одному пить вредно, — поясняет он.
— Одному напиваться вредно. А пить одному не возбраняется… — Битл берет свой стакан и, мечтательно сощурившись, откидывается в кресле. Его квадратная, слегка обрюзгшая физиономия лоснится довольством, отвислые бульдожьи щеки подрагивают в такт почти неприметному движению челюстей. Стороннему наблюдателю может показаться, что господин министр постоянно что-то пережевывает, но это не так: пасть его большей частью пуста, и мышцы работают вхолостую, как бы для поддержания рабочего тонуса. Битл поднимает палец.
— Удел кукловода — одиночество… — он презрительно кивает на монитор. — Куклы, те да, те пьют вместе. Толпой. Стадом. В этом вся разница. Взять хоть тебя, Шайя… ты кто? Ты ведь тоже кукла, хотя и не дурак. Для того, чтобы быть кукловодом, одного ума недостаточно. Тут особый талант нужен. Особый. А ты — слюнтяй. И потому ты останешься марионеткой, а я… я…
Битл взмахивает рукой и залпом поглатывает коньяк.
«Молчи, — командует себе Шайя. — Молчи и кивай. Сейчас он выговорится, и тогда можно будет уйти. Обычно великих вождей хватает не более чем на десяток-другой идиотских фраз, если конечно, не подсказывать. Вот ты и не подсказывай, молчи себе в тряпочку.»
Но молчать трудно. Алкоголь шумит в голове, экраны мониторов плывут перед глазами. Хочется мычать.
— Мму-у-у… мычит Шайя, и ему сразу становится легче.
— Ты чего это? — удивляется министр.
— Стадо… из стада я, вот и мычу. Это ты у нас орел, с высоты клекочешь. Зачем звал-то?
Битл смеется, грозит пальцем.
— Смешной ты все-таки… умник… Слышь, Шайя, а напиши-ка мне книжку. Типа автобиографии. Под моим именем, само собой. Заплачу по-крупному, как тебе и не снилось. До конца жизни хватит, если за год не пропьешь. Я уже и название придумал: «На гребне событий». А? Здорово, правда? Хорошее название — это полдела. Осталось еще полдела: написать. У самого-то у меня на эти глупости времени нету. Политика, сам понимаешь. А ты все равно бездельничаешь, разве не так? Ну, напишешь?
— Мму-у-у… мычит Шайя. — Му-у-у…
Плюнуть бы сейчас в эту потную квадратную будку, разбить об нее граненый коньячный штоф, а потом ногами, ногами… Но нет, не получится — вон, топтун переминается в трех шагах… руки поднять не успеешь. Шайя молча протягивает свой опустевший стакан.
— Э, нет, парень, — говорит Битл, глядя на Шайю с некоторым беспокойством. — Больше не налью. Ты, вон, и так лыка не вяжешь. А нам с тобой еще одно дельце обговорить надо, небольшое, но важное…
