Боссу о готовящемся спектакле. Неудачное покушение, пара выстрелов на публике… Понятное дело, без крови, холостыми… никого даже не оцарапает. Зато выборы будут у нас в кармане. Проигранные выборы, Амнон! Мы выиграем проигранные выборы! Игра стоит свеч!
Сенильный старикан, похоже, не слишком врубился, о чем идет речь. Геморрой уже давно волнует его намного больше власти. Живет по инерции. Такого убрать — всем польза, а самому старику — больше всех. Но доложить ему было необходимо. Это ведь типа охранной грамоты: Амнон оповещен, а значит, все в ажуре. Так Битл получил возможность работать спокойно. Расставил своих людей по ключевым местам. Пришлось даже сменить шефа службы безопасности. Временно.
Потому что — ну какой из Ромки Кнабеля шеф? Эта должность требует определенной самостоятельности, тут «подай-принеси» не проходит. А Ромка все-таки лакей. Незаменимый, но лакей. А незаменимых лакеев — пруд пруди. Заменимы эти незаменимые пачками. А главное: обязательно потребуется козел отпущения: вот тут-то и сослужит услужливый Рома свою последнюю услугу. Можно сказать, завершит жизненный путь на вершине своего предназначения. С подносом жил, с подносом и сдохнет. Как киллер — с винтовкой. Все правильно, все справедливо.
Киллера, кстати, подобрал личный битловский телохранитель по прозвищу Голем.
— Как это что? То же, что и с другими: с Ромой, с киллером, с Шайей… их в итоге не так уж много и наберется, не волнуйся. Да и что Голем знает? Считай, ничего… малую часть представления, коротенькую, хотя и важную сценку. Нашел человека, провел его на крышу по Ромкой подписанному пропуску — и все. Точка.
Потому что задачу киллеру ставил сам Арик, лично. С глазу на глаз. В любимом месте на набережной. И свидетель этому всего лишь один — Голем. Круг замкнулся. Маленький круг, можно сказать — кружок. Киллер, Голем, Босс, а над ними — он, Арик Бухштаб. Один кукловод и три куклы, которые будут выброшены в мусорную корзину к исходу этого вечера.
Мокрая от пота рубашка липнет к спине. Надо бы взять салфетку из машины. Битл дергает за ручку дверцы, и пальцы его соскальзывают с неуступчивой железки. Лимузин заперт и пуст. Что за черт? Куда подевался водитель? Водитель сегодня незнакомый, временный. Обычно эту обязанность исполняет Голем, но Голем сейчас нужнее в другом месте, на крыше. Министр пробует еще раз — закрыто.
— Арик, что случилось?
Бухштаб оборачивается на скрипучий голос Амнона Брука. Старик, видимо, как раз выбрался из своего автомобиля и теперь стоит возле распахнутой дверцы, успокаивая обеими руками бунтующую поясницу. Сейчас его очередь выступать. Сейчас его черед. Он поднимется на сцену по этой лестнице для того, чтобы спуститься по ней на руках охранников, мертвой бесчувственной куклой с черепом, расколотым снайперской пулей. Уже ничего не изменишь. Поздно, даже если бы и хотелось.
— Да вот, водитель куда-то усвистал… — Битл раздраженно хлопает по крыше лимузина. — Черт знает что… совсем распустились.
Амнон осторожно переступает с ноги на ногу и начинает движение, только убедившись в их относительной дееспособности. Но идет премьер-министр не к лестнице, а к Арику. Он подходит к нему вплотную, близко заглядывает в глаза, молчит. Неужели пронюхал?
— Может, это и кстати, Арик? Знак какой-нибудь или еще что… просто так ведь, знаешь, и кошка не чихает.
Бухштаб натужно улыбается.
— Я ее уволю, эту кошку. Без выходного пособия, — говорит он как можно беспечнее. — Ты иди выступать, Амнон. Народ ждет. А обо мне не беспокойся, я справлюсь. В крайнем случае, посижу в твоей машине. Ты ведь не возражаешь?
Старик делает шаг назад. Битлу кажется, что он слышит скрип суставов.
— Конечно, Арик, о чем речь… хочешь посидеть — посиди… — он вдруг кхекает и начинает смеяться добродушным смехом древнего деда, качающего на коленях собственного правнука. — Только зря ты так торопишься туда сесть. Терпение, Арик, терпение…
Босс поднимает предупреждающий палец. Он так и идет к лестнице, уже не оборачиваясь, но продолжая посмеиваться и грозить неизвестно кому своим почти бесплотным перстом. Подъем дается ему нелегко, тут уже становится не до улыбок. Старик кряхтит, качает головой. Ступенька… еще ступенька… еще… Терпение, Амнон, терпение… Ты-то всегда умел терпеть, потому и дожил до таких седин в полном уме и… гм… некотором здоровье. А вот Арик не сумел… еще ступенька, еще… и потому до седин не доживет. А жаль. Хороший был бы преемник.
Амнон не сердится на своего чересчур торопливого заместителя. Сначала сердился, а сейчас уже нет, остыл. Наоборот, если вдуматься, то можно его понять: уж больно долго приходится ждать. Но тут уже старик не может помочь ничем. Ничем. Если уж в чем-то Амнон Брук уверен, так это в том, что умрет немедленно, сразу же после того, как выйдет в отставку. Это вопрос даже не месяцев, а недель. А то и дней. Потому что работа — это единственное, что держит его в жизни. Единственное. Ну, еще Соня… но на Соню надежды мало. Старики замыкаются в своем эгоизме, особенно больные старики. Вот он, к примеру, думает только о себе. И это объяснимо: на все остальное просто не хватает сил. Ступенька… еще ступенька… Если бы не надо было карабкаться вверх по ступенькам, отступать, маневрировать, принимать решения, держать ухо востро по восемнадцать часов в сутки… если бы не все это — да разве продержался бы он на свете хотя бы один лишний месяц?
Конечно, нет. Так что речь тут идет о жизни и смерти. Придумали тоже выражение: «уйти на покой». Сказали бы уж правду: «уйти в покойники». А в покойники Амнон Брук не хочет. Он хочет жить. Просто жить. Вдыхать хоть этот вот запах кошачьей мочи, хоть что, лишь бы дышать. И если для этого требуется оставаться в политике — он останется там любой ценой. Любой.
А для этого, увы, требуется голова торопливого дурачка Арика Бухштаба, возомнившего себя кукловодом. Амнон преодолевает последнюю ступеньку и останавливается на площадке, хватая ртом прохладный вечерний воздух. Все-таки какое счастье заключается в дыхании! В самом этом волшебном процессе… когда вкусный воздух сначала холодит нёбо, а затем устремляется вниз, раздувая легкие и рождая удивительное чувство исполнения желаний. Каждый вдох — это праздник, чудесный и замечательный праздник. Сколько таких праздников подарено нам в каждый час, в каждый день! Жизнь — это просто непрерывная цепь праздников. Как жаль, что человек понимает эту простую истину только в старости…
Он был бы рад сохранить Бухштабу жизнь, но не может. Тут либо-либо. Либо продолжает дышать он, Амнон, либо его заместитель. Таковы законы. Не Амнон их придумал, и не ему их менять. Хотя даже сейчас, всего минуту назад, он готов был дать дурачку еще один шанс, самый последний и почти наверняка стоивший бы головы самому старику, если бы Арик догадался ухватиться за эту возможность. Всего-то и надо было сказать: «Прости, Амнон. Я сволочь и свинья. Прости, бес попутал.»
Это, конечно, слова, не более того. Обычные, ничего не стоящие слова, даже если их произносят со слезой в голосе и со всей возможной, подкрепленной смертным ужасом правдивостью. На следующее утро — да что там утро — в следующую минуту Арик уже забыл о своем искреннем раскаянии и принялся бы выстраивать новый план, покрепче и поумнее прежнего. Для начала расправился бы со своими изменившими соратниками, а потом набрал бы других. И теперь уже нечего будет даже думать о том, что эти другие прибегут к Боссу доносить о заговоре…
Все так… и все же… все же Амнон простил бы. Отвел бы удар, перестроил бы мизансцену, переиграл эпизод. Почему? Старик пожимает плечами. Бог его знает…
— Наверное, так. Слушай, если уж ты здесь… долго мне еще?
Шариком подкатывается кругленький Рома Кнабель:
— Еще несколько минут, господин премьер-министр. Сейчас вас объявят и сразу — к микрофону. Хотите пока присесть? Эй! Стул сюда!
Ромка пристраивается рядом, многозначительно поглядывая на Босса. Сегодня его день, этого
