набекрень», как выразился когда-то Игорь.
За зимним садом они обогнали служащего в белом фартуке, который катил перед собой сервировочную тележку. Георгий праздно подумал, хотел ли сам он жить вот так — в галереях бесконечных комнат, в окружении вышколенных стройных пажей. И почти без колебания ответил отрицательно.
В эту минуту он почему-то подумал об Игоре, и тут же услышал небесной красоты звуки — струнные славили радость бытия и бесполые ангельские голоса выводили чистую мелодию: так мать ведет за руку пятилетнюю девочку в белом платьице.
Володя, в халате поверх шелковой пижамы, полулежал в глубоком кресле возле ещё разобранной постели, прикрыв веки. Гера приложил палец к губам и показал Георгию на кресло напротив хозяина. Георгий сел.
Следуя крещендо хора, пухлая рука Владимира Львовича, лежащая на колене, медленно поворачивалась ладонью вверх, и пальцы сжимались в кулак, словно он пытался поймать в воздухе звенящие ноты. Но когда форте скрипок вдруг оборвалось на излете, его кисть в изнеможении обмякла. При последних звуках мелодии, тающей где-то в вышине, по его губам прошла легкая судорога. Через секунду он открыл глаза — мутные, как после сна.
— Таким я представляю бессмертие. Где нас с тобой не будет…
— Хорошее исполнение, — проговорил Георгий осторожно.
— Да, в этом я гурман.
Володя сделал знак официанту, и тот начал накрывать завтрак на круглом столике между креслами.
Георгий уже не мог точно ответить на вопрос, что было причиной, а что следствием их многолетней дружбы — выгодное для обеих сторон деловое партнерство или личная приязнь, основанная на общности взглядов. Он хорошо помнил стремительный взлет карьеры Владимира Львовича в начале реформ. Они познакомились в спецсауне для работников руководящего аппарата, куда оба попали по случайности, как перспективная комсомольская смена. Худой, с тонкой шеей и руками, Володя тогда совсем не пил и испуганно глядел из-под шапки черных кудрей на грудастых горкомовских шлюх. Георгий сам не знал, почему взял под свое покровительство недоросля, который был старше на пять лет, но ещё только начинал обзаводиться нужными связями и нащупывать вектор будущей судьбы.
Затем был путч, баррикады против танков, упоение свободой на площадях, над толпами людей, охваченных единым порывом. Теперь эти события вспоминались как фрагменты чужой, далекой жизни в чужой и далекой стране.
Начинающий политик демократического толка не забыл приятельских услуг, оказанных комсомольскому выдвиженцу. Георгий же ощутил всю пользу этой дружбы, когда реализовал несколько довольно изящных схем увода в оффшоры капиталов Володи, растущих как снежный ком, и так же быстро обесценивающихся в России. Денег было так много, что «прилипшее к рукам» кормило десятки посредников.
— Извини, что в халате… Нас позвали в баню — думал, увидимся там. Собственно, поздравляю тебя от души, хотя и не знаю, чего пожелать — кажется, у тебя есть всё, о чем только мечтаем мы, простые смертные, — сказал Георгий, стараясь вложить в свой тон больше дружеского тепла. — Я тут с Вальтером, ты должен его помнить — мой маленький швейцарский друг, который разбирается в банковских хитростях. Наши скромные подарки отнесли к тебе в кабинет.
— Здоровья? — подсказал политик. — Можешь пожелать мне здоровья.
— Ну да, конечно. Здоровья. Это нужно каждому.
— Ты обедал? — спросил Володя. — Хочешь чего-нибудь?
— Я выпью кофе с твоего позволения.
— Чёрный без сахара? — Володя подал знак обслуге. — Правда, опоздал на тот поезд? И как ты себя теперь ощущаешь?
— Ничего необычного. В первый момент было немного странно… Ставить свечки не пошел, если ты об этом. Хотя всё это, конечно, отвратительно — погибли люди, неизвестно зачем, ни за что.
Георгий не собирался рассказывать о том,
Официант разлил кофе в чашки и вышел из комнаты. Владимир Львович проводил его взглядом и произнес после паузы, совсем будничным тоном:
— А может, зря не поставил свечку-то? — И продолжал: — У тебя не опухают ноги? А у меня проблема, особенно с утра. Совсем запретили алкоголь. Солёного тоже нельзя, — он взял ломтик диетического хлеба. — А ты в хорошей форме. Отдыхал?
— Да, выбрался на неделю в Италию.
— С погодой повезло?
— В Италии в любую погоду замечательно. Но в этот раз да, повезло.
— Завидую — можешь ездить везде спокойно, без сопровождения. То есть, в таком сопровождении, в каком желаешь. У меня нет базы для такого русла… Кстати, как твоя жена?
— Хорошо, — проговорил Георгий, ощущая странное беспокойство из-за его нарочито медлительного тона, изучающего пристального взгляда светлых навыкате глаз. — А как Лариса? Я бы с радостью поздоровался с ней тоже.
— Вчера приезжала с девочками. К сожалению, редко вижу их, — ответил Володя тем же будничным тоном. — Ты, может, слышал, в последнее время у нас были трудности.
Георгий знал в общих чертах, что бизнес жены Владимира Львовича подвергался серьезному давлению, и что причиной тому были какие-то нежелательные перестановки в верхах. Но его мало занимали подробности жизни небожителей, к тому же размах деятельности этой семейной империи был так велик, что пошатнуть её могли только катаклизмы планетарного масштаба.
— Какая работа без трудностей? Лично я уже привык.
— К чему привык? — спросил Владимир Львович, рассеянно отыскивая что-то на столе.
— Привык не заглядывать в пирожок, который ем. Просто решаем проблемы по мере поступления, — Георгий чувствовал, что никак не может поймать скрытую нить этого разговора. — Да, готов отчитаться по нашим текущим. Всё с собой.
— Позже. Завтра, — Володя вдруг посмотрел на него в упор. — Кстати, о пирожках. Ты знаешь Майкла Коваля? Он тоже ваш, питерский.
— Ты уже себя к питерским не причисляешь? — усмехнулся Георгий, настораживаясь при упоминании неприятного имени.
Политик не ответил. Брезгливо осматривая и ощупывая персики в вазе с фруктами, он, наконец, выбрал один, поднес к лицу и отложил, так и не надкусив.
— Коваль — полезный человек. Не знаю в курсе ты или нет, но у него прямой выход на начальника личной охраны… сам понимаешь кого. Некоторые к нему обращаются, как в Страсбургский суд… Чтобы гармонизировать сложные ситуации. Он, кстати, делает это с высоким профессионализмом.
«Высокий профессионализм — это отсосать клиенту, не размазав губной помады?» — хотел уточнить Георгий, но сдержался. Он уже слышал, что Коваль взялся представлять интересы сразу нескольких бывших партнеров Павла Козырева, недовольных разделом активов и имевших к холдингу финансовые претензии.
— В нашей ситуации пока всё гармонично, если ты об этом, — возразил он, также глядя политику в глаза, пытаясь хоть что-то прочесть на одутловатом, бесстрастном, как посмертная маска лице.
— Может, ты просто что-то упустил? — заметил Владимир Львович, улыбаясь одними углами губ, и от этой улыбки Георгию сделалось по-настоящему не по себе. — Да, как тебе новая резиденция?
— Очень впечатляет. Даже не ожидал такого. Пещера Али-Бабы, — похвалил Георгий вполне искренне.
— Да, Коваль тоже здесь, — как бы вспомнил Володя, что-то нашаривая ладонью под столешницей. — Он хотел с тобой о чем-то поговорить… Хорошо, когда есть добрые друзья и достойные враги. Друзья — помогут, враги — научат… А по нашим текущим обсудите с Феликсом. Он в курсе всех движений.
