как яркая молодая луна. Статуи, обелиск, месяц — все было из блестящего серебра. Где-то впереди ударили в колокол, низкий звон походил на отдаленный гром. Ропот голосов затих. Все взгляды обратились к полумесяцу. Я видел, как перекрестился Пепе.
— По-моему, — прошептал он, — они поклоняются Луне.
Я слышал, как он про себя считал удары колокола.
— Двадцать девять. Лунный месяц.
Мостовая бесшумно несла меня вперед, пока он опять не дернул меня за руку, указав на высившуюся впереди фигуру. Гигантская статуя нестерпимо сверкала в косых утренних лучах. Прикрыв глаза ладонью, я моргнул, всмотрелся и снова моргнул.
Это был мой отец. В той же куртке, в галстуке, как на голограмме, обращавшейся ко мне из бака, с той же курительной трубкой, взмахами которой он всегда сопровождал уроки. Трубка, подумалось мне, теперь наверняка осталась просто магическим символом: семян табака Дефалько не сохранил.
Те, кто был у подножия статуи, упали на колени, целуя свои лунные амулеты. Подняв глаза, они тихо молились и встали тогда, когда мы придвинулись к новому монументу, еще выше первого. Это был сам Пепе в пилотской куртке и кепке, какие носил на Луне его клон-отец. Подняв огромную руку, он словно указывал ею на иглу с полумесяцем. Люди старались оказаться поближе к нему, целовали амулеты и молились.
— Он и не мечтал… — Пепе, тоже подняв глаза, благоговейно покачал головой. — Ему и не снилось, что он станет богом.
Следующей была Таня, великолепная в солнечном сиянии лабораторной куртки, поднимавшая перед башней огромную пробирку. За ней Арне с геологическим молотком. И наконец Дайна, самая высокая, с серебряной книгой в руках. Настоящая Дайна рядом со мной ахнула, прочитав вырезанное на металле заглавие: «Стихотворения Эмили Дикинсон».
Мостовая принесла нас на окружавшую обелиск круглую площадь с серебряной колоннадой. Замедляя ход, она наполняла площадь толпой. Еще один громовой удар, и люди замерли, подняв лица к балкону, высящемуся на грани обелиска.
На нем появился казавшийся отсюда крошечным человечек в блестящем серебряном одеянии. Он высоко воздел руки. Снова ударил колокол, отдавшись эхом от колонн. Голос человека перекрыл звон колокола. Молящиеся ответили медленным торжественным пением. Человек заговорил снова, и Пепе вцепился в мой локоть.
— Английский, — шептал он. — Выговор странный, но это точно английский.
Оратор замер, все так же воздев руки к небу. Колокол смолк, медленно затих его низкий гул. Люди вокруг падали на колени, обратив лица к полумесяцу. Мы тоже преклонили колени — все, кроме Арне. Он шагнул вперед, высоко подняв мегафон.
— Послушайте! — взревел он. — Нет, вы послушайте!
Вокруг негодующе зашикали, но он упрямо шагнул к башне.
— Мы — ваши боги. — Он подождал, пока погас отзвук среди колонн. — Мы живем на Луне. Мы вернулись!
Высокая женщина в серебряном платье, вскочив, закричала на него, взмахнув серебряным жезлом. Он замолчал и указал на Дайну и на остальных.
— Смотрите! — вопил он. — Вы должны нас узнать!
Она направила на него жезл. Он задохнулся, выронил рупор и рухнул на мостовую. Женщина перевела жезл на нас. Дайна встала, подняв свою книгу, и продекламировала из Дикинсон:
Я успел заметить, как отчаянно дрожит ее голос, увидеть сдержанный гнев на лице женщины. Жезл описал короткую дугу. Облачко тумана морозом обожгло мне щеки. Мостовая словно опрокинулась, и я, должно быть, упал.
Мне долго казалось, что я вернулся на станцию Тихо и лежу в постели в нашем лазарете. Надо мной стоял робот — терпеливый и неподвижный, как все роботы. Негромко гудел вентилятор. В теплом воздухе стоял странный свежий запах. Я лежал в полусне, пока онемевшая щека не напомнила о том, что произошло: ряд гигантских серебряных фигур, суровая женщина в серебряном одеянии, ледяной туман над кончиком ее серебряного жезла.
Я разом проснулся, хотел встать с кровати и обнаружил, что слишком слаб. Робот развернул свои линзы, наклонился и, взяв меня за запястье, стал считать пульс. Теперь я заметил отличия: его гладкое пластиковое тело было голубым, под цвет стен, хотя формой он, как и наши лунные роботы, напоминал человека.
От земной тяжести у меня кружилась голова. Робот уложил меня обратно в постель и, кажется, прислушался, когда я заговорил, но ответ его был для меня совершенно невразумительным. Когда я снова зашевелился, он помог мне пересесть на стул и привел врача-человека — худощавого смуглого мужчину с серебряным полумесяцем на опрятной белой куртке. Тот с профессиональной деловитостью послушал сердце, пощупал живот, покачал головой на мои попытки заговорить и повернулся к двери.
— Мои друзья! — крикнул я. — Где они?
Он пожал плечами и вышел. Робот наблюдал за мной, пока я собирался с силами, а когда сумел подняться, взял меня под руку и вывел в круглый внутренний сад, окруженный стенами здания. Линзы робота бдительно поворачивались мне вслед, когда я пошел по гравийной дорожке среди странных растений, наполнявших воздух незнакомыми запахами. Найдя другую дверь, я решил, что она может скрывать моих спутников, но робот перехватил мою руку, когда я хотел постучать. При моей попытке настоять на своем он поднял висевший на поясе серебряный жезл и молча поманил меня в прежнюю комнату.
Он неплохо меня опекал. Слова мои, как видно, ничего для него не значили, однако он кивнул, когда я потер губы и живот, и принес мне еду: плоды, каких никогда не росло на Луне, тарелку хрустящих печений со вкусом ореха и стакан очень хорошего вина. Я с неожиданным аппетитом поел.
Робот большей частью молчал, но время от времени разражался потоком слов. У него явно было много вопросов. Как и у меня — мне отчаянно хотелось расспросить о наших далеких потомках и о том, как они собираются с нами поступить. Робот тупо выслушал, вышел и запер за собой дверь. Я так и остался без ответа.
В ту ночь я плохо спал, перед глазами стояли статуи, и мне снилось, что они гонятся за нами по пятам, а мы бежим через безжизненную пустыню, изрытую кратерами, которые оставили те черные насекомые, что изъели планету.
Меня леденил страх. Не принесут ли нас в жертву на священной площади? Или утопят в Ниле? Скормят жукам? Зальют серебристым металлом и поставят стражами против нового вторжения еретичных клонов? Я проснулся в ознобе и уже боялся получить ответы.
На следующее утро робот принес странного вида аппарат и впустил в комнату тонкую подвижную женщину, немного напоминавшую Дайну, если бы не морщины и не загар от солнца, никогда не заглядывавшего под наш купол. Монахиня, если это была монахиня, носила высокий серебристый тюрбан и вертела в пальцах лунный амулет. Она установила аппарат, проецировавший слова на стену.
