ворваться к нам без всякого предупреждения.
Поли хрипло, с кряхтением дышал, пока мы медленно подходили к грузовику. Я задумался, не ждет ли нас в ящике почта. Может, сообщение от налоговой?
В кабине за рулем сидел Гэри, глаза и рот открыты и подернуты изморозью. Рядом с ним женщина в пухлой белой парке с меховой оторочкой, глаза закрыты, голова упала на плечо, словно она спала. Толстая прядь прямых черных волос выбилась из-под капюшона и свисала почти до колен.
— Пожалуй, хорошо, что мы забыли включить камеры. Видал, что у него в кузове?
Я задумался — где он раздобыл пулемет?
Поли прижался лицом к визору шлема, стекло уменьшало его черты и придавало ему комичный вид. Он уставился на женщину.
— Ты ее знал?
Он кивнул:
— Его сестра.
Сестра. Ну-ну. Была ли она среди тех, кого мы отогнали, или он пустился в долгую поездку к Чапел- Хилл ради нее? И чего ради? Предложить мир? Эй, Поли, меняю свою сестру на Джулию. Меня затошнило: может, от усталости, может, еще от чего.
Мы отвернулись и поволокли ноги обратно по дорожке. Небольшой уклон вверх давался нам туго. Поли начал захлебываться между вздохами, словно готов был проглотить язык, и я задумался, справимся ли мы. Когда кончится воздух, сопротивление сочленений костюмов возрастет многократно.
Поли остановился и запрокинул голову к небу:
— Что… — словно увидел чудо.
Я посмотрел вверх. Конус нависал над нами, низко над горизонтом, грозный и отвратительный. Он словно заглатывал небо. Черт. Так и есть. Вон. Недалеко от него серая клякса. А вон там еще одна, еще больше, перламутровая, с легким отливом.
Визуальные?..
— Поли…
Он проговорил:
— В тропопаузе, вероятно, намного холоднее. Меньше тепла, излучаемого Землей.
— О чем ты?
Он повернулся ко мне:
— Думаю, это кислородное облако.
У меня внутри пробежали мурашки, угрожая вырваться через задницу. Так это… это… что? Настоящее? Поли смотрел на снег, покрывающий землю кругом. Включил фару на шлеме, и я поразился, увидев, как обращается в пар углекислый иней. Здесь и там, словно лунки на поле для гольфа, виднелись темные углубления. Сурки?
Я предложил:
— Пойдем-ка лучше внутрь.
Он проковылял к одной лунке, попробовал ковырнуть ее носком, покачнулся. Она была твердой, как мисочка со льдом, примерно двух дюймов в поперечнике.
— Нет. Это что за фиговина?
Нам пришлось сделать пятнадцать передышек, и только через три часа мы добрались до вершины. Я сказал:
— Похоже, не будет у тебя сердечного приступа, Поли. Не видать мне Джулии.
Он смотрел на восток, одышка еще не давала ему заговорить, но я, проследив за его взглядом, увидел призрачный, едва различимый свет над горизонтом. По мере того как приспосабливались глаза, он как будто разгорался, потом медленно поблек, замер, затрепетал и разгорелся снова.
— Ричмонд?
Поли проглотил воздух, пытаясь совладать с одышкой, снова запыхтел и выговорил:
— Может быть… Пожар?
Я сказал:
— Что может гореть на таком холоде, Поли?
— Бомба.
— Отсюда до Ричмонда чуть больше ста миль. Если бы кто рванул там небольшой атомный заряд, мы бы почувствовали сотрясение.
— Мы могли спать. — Он дышал уже легче.
Над головами, кажется, разрасталось кислородное облако.
— Может, и спали. Или трахались. Эй, Поли, а ты чувствуешь, как плывет земля, когда ты кончаешь?
Он даже не рассмеялся, перевел взгляд со свечения на облако и…
— Там. — Он приподнял руку в попытке показать мне.
Что-то двигалось к нам — маленькая слабая точка света. Фея Динь-Динь в поисках Питера Пэна. Она плыла к нам, как пушинка одуванчика на ветру, медленно опускаясь. Когда приблизилась, я рассмотрел серебряный шарик не больше мяча для гольфа. Мерцающий мыльный пузырь.
— О господи! — шепнул Поли.
Я никогда в жизни не слышал такой радости в его голосе.
Шарик, приближаясь к земле, начал испаряться, чуть не завис над сугробом, окутался паром, съежился, осел. Я вдруг понял, что, чем бы это ни было, оно было слишком холодным, чтобы сублимировать СО2. Ниже, ниже.
Паф!
Оно взорвалось с резким шипением, раздувшись в газовый шар мутного света. В снегу на его месте осталась ледяная чашечка. Я сказал:
— Ну, теперь мы знаем, откуда эти лунки.
Поли вроде бы готов был опуститься перед ней на колени. Куда там! Он смешно подбоченился, неуклюже задрал голову к яркому облаку, заметно расползавшемуся по черному звездному небу.
Я усмехнулся:
— Кислородный дождь.
Он улыбнулся в ответ, глаза неестественно блестели.
— Ага.
Я сказал:
— С Рождеством, Поли.
Сколько раз человек может проснуться и медленно открыть глаза?
Сколько надо.
Пока совсем не проснется. Над головой было чистое голубое небо, как в сказках, васильковое, с легкими белыми облачками, плывшими так высоко, что почти не различить было их формы — скорее далекий туман, чем облака. Дул ласковый ветерок, и было прохладно. Ровно настолько, насколько надо для комфорта, как если правильно настроить кондиционер.
Как раз настолько, чтобы расхаживать голышом.
Я слышал, как шелестит листьями деревьев ветер, и еще один звук, слабое шипение, — такой звук слышишь, когда стоишь посреди поля колышущейся под ветром зрелой пшеницы. И еще что-то. Океанский прибой вдали. Солнце грело кожу. Оно стояло низко над далекими зубчатыми белыми горами.
Отлично. Горы. Я…
Я вдруг резко сел, сердце дернулось в груди, я огляделся, выпучив глаза. Ох!
Подо мной растянулся склоном пологого холма Земной Пузырь, Область хранения, дар богов меньшего творения. Огромная, плавно изгибавшаяся чаша — словно мир поместили в котелок, окаймив горами, рядом с которыми Гималаи выглядели бы мелковато.
Там были еще холмы, под холмами море, окруженное белой полоской пляжей, за берегом горы, может быть Альпы, за горами еще одно море, за морем темнеющая равнина, а над ней кипящие кучевые облака.
