она искусно сменила тему:
— Где твой дом, Ной?
Мэр неодобрительно хмыкнул.
Я ткнул пальцем в горизонт:
— Там, но отсюда его не увидеть.
— Ты отшельник?
Я ощутил неловкость. Мне хотелось скрыть свою жизнь, но сделать этого я не мог. И я признался:
— Я живу там с женой.
Я ожидал, что от признания мне полегчает, но не дождался. Мэр подслушал наш разговор:
— Мы видим Ноя от силы четыре раза в год.
Мэй посмотрела на меня, держа руку бабушки обеими своими. Это странное на вид шествие приблизилось к самому большому и величественному зданию в городе. Оно напоминало башню с окнами, выходящими на юг, со старыми черными солнечными панелями и пятью ветрогенераторами на крыше. Четыре из них вращались, и минимум одному из них требовались или новые подшипники, или свежая смазка, потому что он испускал раздражающий скрежещущий звук, который заставлял меня нервничать еще больше.
Но я все же остался рядом с девушкой.
— Мне вот что любопытно, — сказала она мэру. — Мы спрашивали разных людей о вас. В смысле — о вашем городе. Нам говорили, что вы христиане и что вы процветаете.
Услышав похвалу, мэр зарделся.
Не знаю, что я услышал в ее голосе. По-моему, больше подозрения, чем одобрения.
— Все наши жители — истинно верующие, — пояснил мэр. Как будто быть христианами — это недостаточно хорошо. — Наши отцы и деды знали, что Господь нас спасет. Поэтому мы и пережили «трясучку».
Всегда презирал этот неадекватный термин.
— «Трясучку»…
Мэй посмотрела на мэра, затем на меня. Уверен, она хотела спросить о моих религиозных взглядах, и я даже был готов сказать ей все, что она захотела бы услышать. Но я решил, что лучшей тактикой будет сменить тему.
— Но почему Канада? — спросил я.
Она не ответила. Ее рука скользнула за спину, достала из заднего кармана небольшую, но пухлую записную книжку, потом сунула ее обратно. Из кармана рядом с книжкой торчали две старинные авторучки.
— Мы почти пришли, бабушка. Видишь переднюю дверь?
В жизни никогда так медленно не ходил.
Мой вопрос услышал Уинстон. Протолкавшись ближе ко мне, он сказал:
— Во Флориде сейчас сущий кошмар.
Мне не хотелось разговаривать с этим существом.
— Из-за африканцев, — добавил он. — Они сейчас приплывают на кораблях. Сотнями и тысячами.
— Уинстон! — с упреком воскликнула Мэй.
— Что? — прорычал он в ответ.
— Мы не из-за этого уехали.
— Но все равно это веская причина, — возразил он и продолжил: — В Африке миллионы людей. Климат у них становится все жарче и суше. Кое-кто направился было в Европу, но там опустевшие города заняли турки и русские. Новых иммигрантов там отстреливают. Поэтому беженцы платят алмазами или золотом, чтобы попасть на корабли, все еще способные пересечь Атлантику. Сотни мужчин, женщин и детей набиваются в них как селедки в бочку, и они ни хрена не знают об Америке, кроме того, что она была богатой.
Он явно рассказывал это неоднократно, но все еще эмоционально. И гневно продолжил:
— Мы хорошо жили во Флориде. Но потом грузовые корабли начали сбрасывать живой груз на наши берега. Эти люди ожидали найти у нас дома, где можно сразу поселиться. Хотели машин и продуктовых магазинов. А им солгали, и они из-за этого злились. Но не успевали они пожаловаться, как корабль разворачивался и отправлялся за новым грузом идиотов.
Услышав пронзительный голос Уинстона, мэр, похоже, начал сомневаться в своих гостях. Но обещание есть обещание. Он слабо улыбнулся и повернул ручку на двери своего дома, приглашая гостей в большое пространство, наполненное теплым воздухом и маленькими детьми.
— Отряд, у нас гости! — сообщил он.
Войдя в залитую солнцем гостиную, отец Мэй проговорил:
— Так-так, я помню эту комнату.
Может быть, причина в моем возрасте или в моей нынешней жизни. Какой бы она ни была, я разозлился меньше, чем ожидал. Когда я последний раз был под этой крышей, мои соседи пришли на собрание и мать проголосовала вместе со всей толпой за изгнание Лолы и ее семьи.
— Помнишь эту комнату, бабушка?
Мэй, как милый ангел, легко подвела старушку к высоким окнам, смотрящим на юг. Из них открывается вид на коричневые утесы и светлое зимнее небо. Я иду вместе с ними. Мэй отпускает руку бабушки, достает записную книжку и ручку и что-то быстро записывает. Потом снова терпеливо спрашивает:
— Ты помнишь что-нибудь из этого, бабушка?
Верхние окна оригинальные, но брошенные мячи и чья-то беспечная неуклюжесть погубили все нижние стекла. Вставленные на замену стекла уже не столь качественные, и сквозь щели просачивается холодный воздух. Может быть, этот сквознячок бабуля сейчас и ощущает. Ее рука поднимается, кончики пальцев скользят по стеклу, и она как бы наклоняется навстречу солнечному свету, готовясь снова упасть. Но не падает. Ей удается выпрямиться. Большие близорукие глаза смотрят на утесы.
— Что случилось с теми деревьями, дорогая?
— Какими деревьями, бабушка?
— На том холме. Они погибли?
— Нет, бабушка. — Девушка наклоняется ближе и поясняет ровным учительским тоном: — Сейчас зима, бабушка. Деревья спят.
— Зима? — изумленно переспрашивает старушка.
— Не похоже на Флориду, верно? — спрашивает Мэй.
И тут бабуля хихикает — другим словом этот жизнерадостный девичий смех не назовешь. Она хихикает и поворачивается к внучке со словами:
— Подумать только! Зима? В самом деле?
— В самом деле.
— Значит, у нас получилось? — восторженно спрашивает бабуля. — Зима пришла. Мы спасли мир!
Мне еще не исполнилось семи, и я ищу в гараже канистры с бензином или инструменты. Или, что еще лучше, игрушки, с которыми день пролетит незаметно. Отец ищет в доме еду. Мать ждет перед домом. Ей следовало бы помогать нам, но иногда ее энергия куда-то пропадает. Может, она и выглядит строгой и суровой, но правда никогда не бывает столь же проста, как внешность. В то утро она может лишь сидеть и ничего не делать. Лицо у нее не изменилось, но морщинки стали глубже, а щеки побледнели, когда тайные мысли сделали ее больной.
Мы все бывали больны. И неоднократно, как доверительно сообщил мне отец. Больны не в том смысле, что болезнь может нас убить, а из-за ужасных вещей, которые нам приходится видеть. Но, как бы трудно это ни казалось, он настаивает, чтобы каждый из нас пытался считать наши благословения.
В гараже благословений не оказывается. Игрушек нет, единственная канистра пуста, а стоящая здесь
