Мы с Виткой если когда и объединяемся, так исключительно перед необходимостью сделать гадость окружающим.
Я выкарабкалась из кресла и отправилась выполнять свои обязанности. Может, в крутых взрослых театрах первая прима и вправду едет на самом удобном месте и всю дорогу обдумывает, что и кому она устроит, если ей в номер в отеле не поставят корзину с фруктами и букет бордовых роз на длинных стеблях. А у нас я (ну и Витка тоже, хотя какая она прима!) обычно всю дорогу раздаем мелким пластиковые ведерки из-под майонеза на случай, если дорога их совсем доконает (гораздо удобнее пакетов – влезает больше, хватает на дольше, выливать легче. И почему этими ведерками в самолетах не пользуются?). Поддерживаем им головы, даем попить, моем физиономии и даже сказки рассказываем «про одного мальчика, которому было очень плохо, но он терпел, не требовал, чтоб остановили автобус, доехал до Евпатории и там стал суперзвездой…».
Счастье, хоть кондиционер есть! За окнами мелькала крымская степь – плоская, как стол, и пыльная, как наша квартира, когда у мамы операции, а у меня репетиции. Пейзаж оживляют только бабушки на обочинах, зазывно демонстрирующие ведра с темной, почти черной черешней. Жароустойчивые старушки – утренняя прохлада давно развеялась, и теперь солнце палит так, что удивительно, почему бабки не тают, как свечки на огне. Пш-ш-ш – и лужа с плавающими посередке очками. А у нас – прохлада! Правда, укачивает в этих крутых автобусах почему-то еще сильнее, чем в прыгающих «уазиках».
– А мы скоро приедем? – в сто двадцать пятый раз спрашивает очередной страдальческий голосок.
– Сомневаюсь я, что скоро… – неожиданно откликается обычно молчаливый водитель. – Глядите, что делается!
Вид сквозь лобовое стекло и впрямь открывался печальный. Впереди тянулась длинная вереница машин и змеей скрывалась за горизонтом. Разноцветные прямоугольники крыш празднично отсвечивали на солнце, но эта праздничность почему-то не радовала.
– Приехали! – сказал водитель, и, шумно пыхтя, наш автобус вписался в хвост очереди. Дверь зашипела, отъезжая в сторону, и раскаленный воздух пустынным самумом хлынул в его прохладное нутро.
– Немедленно закройте двери и выясните, что здесь происходит! – потребовала Душка-Череп.
Водитель поглядел на нее, как на безумную, и выскочил на обочину.
– Безобразие! – с чувством объявила Душка и тоже вылезла наружу, к перекуривающей компании водителей.
– Прошу прощения, господа! – Ее звонкий голосок заставил произведенных в господа шоферов дружно дернуться. Душка светски оскалилась, так что весь набор искусственных зубов заблестел на солнце. – Не знаете, чем вызвано подобное непредвиденное скопление? – Она изящно повела рукой в сторону очереди.
Не помогло – на лицах мужиков все равно проступило полное офигение. Душка сжалилась и уточнила:
– Что случилось?
Мужики дружно выдохнули.
– Операция «Перехват». Там впереди милицейский пост – все вооруженные. Я-то сам не видел, но кто вперед ходил, говорят, бронетехника при них. Небось террористов ловят, – мрачно буркнул один. – А может, нудистов, потому как какие здесь террористы?
– Нудистов в самом Крыму ловить сподручней, а по дороге они не водятся, – возразил второй.
– Водиться-то водятся, да не ловятся, – влез третий и с прищуром оглядел выстроившиеся вдоль обочины машины. – Как ты определишь, кто тут нудист, пока они все одетые? Так что версию с террористами я бы со счета сбрасывать не стал!
– И кого они будут того… терроризировать?
– А нудистов! Ловить и одевать под дулом пистолета!
Мужики мрачно поржали.
– Все это, конечно, очень забавно, господа! – почти не разжимая губ, бросила Душка. – Но я хотела бы знать, сколько нам тут стоять? У меня дети!
– У меня тоже, двое, – по-прежнему меланхолично сообщил один из шоферов. – У вас кто, мальчики или девочки?
– У меня автобус! – завопила Душка и прежде, чем мужики перепугались окончательно, принялась тыкать пальцем в нашу сторону. – Полный автобус детей! Они не могут стоять здесь, на жаре!
– А у меня фура с молоком! – буркнул мрачный шофер. – Ваши дети хотя бы не скиснут!
Именно этот момент Витка выбрала, чтобы опорожнить те самые пластиковые ведерки. Содержимое первого же ведра, выплеснутое на обочину, убедило водителей, что на такой жаре и дети могут скиснуть – очень даже запросто!
– Форменное безобразие! – с чувством повторила Душка, кажется имея в виду появившуюся на трассе машину с мигалкой, полную молодых парней в милицейской форме. Душка-Череп вдруг сорвалась с места и, звонко цокая каблуками, ринулась к ним.
– Душка взялась за дело – так что прорвемся, – удовлетворенно объявила Витка, понаблюдав, как режиссерша цепляется пальцами в серебряных кольцах за открытое окошко машины, а потом хватает нашего водителя и, невзирая на протесты (и водителя, и милиционеров), заталкивает его на заднее сиденье и сама забирается следом. Милицейская машина с нежданными пассажирами умчалась куда-то вдоль строя автомобилей.
– Может, поможешь? – накинулась на меня Витка, кивая на измученных дорогой мелких.
– Может, и помогу… – с величественностью королевы, откликающейся на слезные мольбы подданной, сообщила я и направилась к Назарчику.
– Ведерко отдай! – попросила я, пытаясь разжать намертво сцепленные на пластике пальцы мальчишки. Это на репетиции я могу Назарчика с полом сравнять и с пылью смешать, а в дороге я на него никогда не наезжаю. Жалко потому что, и если честно… уважаю мелкого. Каждый раз его по пути на гастроли вот так «колбасит», а он едет – и знает, что будет плохо, а все равно едет! И играет потом – будь здоров как!
Только т-с-с-с! Про эти мои нежности вроде «жалко», «уважаю» никто не должен знать! Мне слишком дорога моя репутация махровой стервы – я ее столько лет создавала!
– Давай-давай, все равно пока стоим! Как раз отдышаться успеешь!
Назарчик слабо улыбнулся, я забрала у него ведерко и направилась к дверям автобуса выливать…
Честное слово, не знаю я, откуда они там взялись! Еще секунду назад никого не было! А теперь по обочине мимо нашего автобуса деловито чесала компания из трех молодых парней. Один, чернявый, скуластый, походил на кота. Таких еще называют «полупородными»: ну, когда папа – весь из себя британский или персидский, а мама – дворовая мурка. Зато гонора как у призера-медалиста. Второй – парень без изысков, как та штанга, которую он наверняка в «качалке» тягает, а третий немножко постарше, но сам мелкий такой, незаметный…
Вот первому, «полупородному», я с размаху содержимое ведерка в физиономию и выплеснула.
– Глупс! – «Полупородный» замер. Глаза его ошалело выпучились, рот распахнулся, став круглым и каким-то детским… и тут же захлопнулся, потому что с кончика носа на губу закапало… ЭТО!
Он медленно поднял подрагивающую руку к лицу и провел по щекам! Непонимающе поглядел на испачканную ладонь… и как заорет!
А я стою в дверях автобуса, пластиковое ведерко прижимаю к груди и… и ничего с собой сделать не могу – ржу так, что чуть со ступенек не падаю! И Витка, идиотка, рядом заходится…
Троица облитых посмотрела на нас – и смех у меня внутри отключился. Я увидела их морды – и молча рванула в автобус! Ступенька гулко ухнула, и «полупородный» ворвался в салон следом за мной. За ним сосредоточенно карабкались дружки…
Я попятилась, лихорадочно соображая, что мне делать. Может, если я ему поулыбаюсь, глазки построю… ага, вы пробовали строить глазки парню, которого только что облили детскими тошнотиками из ведерка?
Витка вот попробовала…
– Ой, мальчики, вы та-акие быстрые! – пятясь вместе со мной по проходу, залепетала она. – И
