— Подавай сюда уши и сердце.
— А откуда я их возьму? — развел лапами кролик.
— Шутить со мной вздумал? — зарычал лев.
— Разве ты не знал, что Поонда — прачкина ослица?
— Ну и что?
— Бог с тобой, Симба,— говорит кролик,— ты ведь не дитя, мог бы сообразить: будь у этой твари сердце и уши, она бы второй раз сюда не пришла.
И лев был вынужден согласиться, что кролик Соонгоора прав.
Закончив свой рассказ, обезьяна спросила акулу:
— И ты хочешь сделать из меня прачкину ослицу? Убирайся отсюда, плыви к себе домой. Второй раз меня не проведешь, а дружбе нашей — конец. Прощай, Папа!
Львиная доля
Лев, Шакал, Волк и Гиена сговорились как-то пойти на охоту вместе и поровну разделить добычу. Охота оказалась удачной, им удалось убить верблюда. Стоя над верблюжьей тушей, звери заспорили, кто лучше всех сумеет разделить мясо.
Лев сказал:
— Тот, кто будет делить мясо, должен уметь считать.
— Я умею считать,— вызвался Волк.
Он разрезал тушу на четыре равных части — по одной на каждого из охотников.
— Так-то ты умеешь считать! — гневно зарычал Лев. Волк не успел даже испугаться, как получил от Льва оглушительную затрещину. Глаза у бедняги чуть не выскочили из орбит.
Шакал поспешил выкрикнуть:
— Волк совсем не умеет считать! Дозволь мне разделить мясо, владыка.
Он сложил обратно в одну кучу все мясо, потом отделил от него три маленьких порции, две отдал Волку и Гиене, одну взял себе, а все остальное с поклоном протянул Льву, лев съел мясо и довольный удалился.
— Зачем ты дал Льву так много мяса? — упрекнула Гиена Шакала.— Мы же договаривались, что разделим добычу поровну. Кто тебя научил так делить?
— Волк,— ответил Шакал, уплетая свою долю мяса.
— Волк? — удивилась Гиена.— Чему ж мог научить тебя такой простофиля?
— Шакал прав,— сказал Волк.— Он умеет считать. Прежде, когда глаза у меня стояли на месте, я не видел этого. Зато теперь, когда они вылезли из орбит, я вижу это ясно.
Как заяц Калулу поссорился с шакалом
Когда-то, в давние времена, заяц Калулу, большой наглец и лентяй, водил дружбу с шакалом, известным себялюбцем и жадиной. А стали они такими, потому что в детстве их сильно баловали матери. Обе рано овдовели, и обе владели большими кукурузными плантациями. Они души не чаяли в своих отпрысках, исполняли любую прихоть сыночков. Вот и выросли заяц и шакал завистливыми плутами. Шакал был, правда, простоват, зато заяц, мечтавший о праздном и сытом существовании, хитер за двоих.
«Эх, было б у меня поле, как у матушки, да владей я им один, зажил бы припеваючи. Присоветую-ка я шакалу кое-что»,— однажды подумал заяц.
Он отправился к своему другу.
— Послушай, братец, почему бы нам не прогнать наших старух? Их угодьями мы и сами распорядимся.
— Прекрасная мысль! — воскликнул жадина шакал.— Как я сам не додумался?
Он безжалостно прогнал свою старую мать. А заяц тем временем пошел к своей родительнице и сказал:
— Достопочтенная матушка, я хочу предупредить тебя о кознях зловредного шакала. Сдается мне, он завидует твоему богатству и вознамерился погубить тебя. Укройся-ка, родная, в надежном месте, пока я не разберусь с этим делом. Как бы беды не приключилось.
Зайчиха-мать вняла словам сына и спряталась в укромной норе неподалеку. Калулу обещал ежедневно в полдень приносить ей еду.
— Ну,— оскалился шакал, радостно потирая лапы, когда встретился с зайцем,— я отделался от своей мамаши, теперь как хочу, так распоряжусь ее добром. А ты как поступил с зайчихой?
— Об этом не тревожься,— отмахнулся Калулу,— я сделал все что нужно.
И он хихикнул, довольный, что ловко провел друга. Шакал, не заподозрив подвоха, предложил зайцу питаться вместе.
— Вот это здорово! Сначала будем есть еду с твоего поля, а потом с моего,— согласился заяц.
Ему, правда, подумалось, как же он будет носить еду матушке? Но, отбросив сомнения, решил, что как-нибудь извернется.
Приятели расположились у кромки зеленого поля и, беззаботно болтая, принялись за стряпню. Спелые кукурузные початки аппетитно потрескивали в горячей золе.
Покончив с трапезой, шакал сыто откинулся, развалившись на мягкой траве, а заяц произнес:
— Уф, наелся. Хорошо бы теперь водицы попить. После обильной еды меня всегда жажда мучит. Пойду-ка к речке.
С этими словами он вскочил на ноги и, не забыв прихватить пару крупных початков, пошел прочь.
На полпути к источнику он свернул в сторону и очутился у норы, заваленной большим камнем, где пряталась зайчиха-мать. Он три раза постучал по камню и тихонько позвал:
— Матушка, открой, это я, твой сын, я принес тебе поесть.
Зайчиха высунулась из-за камня и взяла еду. А заяц вернулся на поле и как ни в чем не бывало заговорил с шакалом. Так продолжалось изо дня в день, пока однажды шакал не полюбопытствовал:
— Отчего, дружище, отлучаясь после обеда, ты всегда прихватываешь с собой еду? Не нравится мне это.
Вот еще! — фыркнул заяц.— Говорил же я тебе не раз: жажда меня мучит. И вообще, разве я не волен кончать трапезу где и когда мне вздумается?
В голосе его звучал вызов. Шакал заподозрил неладное, но решил пока промолчать. Минуло еще несколько дней. Шакал сидел как-то на своем поле, в одиночестве доедая обед, и тут подползла к нему змея и осторожно ткнулась головой в его лапу. Шакал поначалу струсил:
— Ой, змея, не кусайся! Я не причинял тебе зла.
— Ш-ш-ш,— зашипела змея,— нет ли рядом посторонних ушей? Мне надо сказать тебе кое-что важное. Твой приятель Калулу обманывает тебя. Когда в следующий раз он пойдет на реку после обеда, ступай за ним. Не пожалеешь.
И змея бесшумно уползла.
На другой день, как обычно, заяц направился к реке. Едва он скрылся за кустами, шакал крадучись пошел следом. Он увидел, как Кулулу остановился возле большого камня, тихонько окликнул мать. Та вылезла из норы и нежно обняла сына. У шакала дыхание перехватило от злости.
— Ах ты, негодник,— заорал он,— так вот куда ты каждый день носил еду, которой я тебя угощал с моего поля! Ты подговорил меня прогнать мою матушку, обещал, что со своей поступишь так же. Обманщик!
Слова шакала потрясли бедную зайчиху-мать. Она повернулась к сыну и голосом, полным скорби, произнесла:
