усыпанный засохшими черными розами, лежал брат. Сквозь хрустальную часть крышки виднелось его лицо, похожее больше на бело-молочную восковидную маску. Власт увидел тщательно расчесанные длинные волосы, черные ресницы, первую, едва наметившуюся седину в короткой бородке, чуть приоткрытые глаза и плотно сжатые бескровные губы; присущий всем наследникам Тора длинный, так похожий на клюв хищной птицы, нос.
Казалось, что Филипп спит.
Комок подступил к горлу, на глаза навернулись слезы.
'Старший брат - мертв! Пусть он был резок и нетерпим, излишне жесток и тороплив, часто поступал необдуманно и даже докатился до измены. Но Филипп так мечтал вернуть себе лотширский престол, отомстить за смерть отца, за унижение, изгнание матери. Теперь его больше нет. И путь к трону Лотшириии свободен, но это его совсем не радует.
Кто повинен в его смерти? Барель? В прощальном письме Леон предрек, что их судьбы тесно связаны. Но он никогда бы убийцу не подослал. Просто ему было открыто тайное, скрытое от многих других.
Возможно Фергюст? Макрели? Или Салма? Да! Скорее всего она - эта ведьма затуманила его разум, подставила грудь под арбалетный болт.
Для нее, судя по рассказам Бареля, это привычное дело. Обязательно разузнаю и отомщу! - решил про себя Власт. - Ну а похороню Филиппа в милом его сердцу Лоте. Там, куда он так стремился. Тело, похоже, забальзамировано, и особо спешить ни к чему'.
Тихо притворив дверцу, вспомнил о пакете. Сломал печать. Твердый, четкий почерк… Пишущая рука не дрожала, так как сейчас дрожит его.
'Маркграфу Власту Лотширскому! Мы вместе с вами скорбим о безвременной кончине Филиппа и сделаем все, чтобы найти и покарать убийцу. Думаю, что между нами нет такого спора, который не возможно уладить путем переговоров. Герцог Фергюст Торинский готов возродить
Лотширское маркграфство в прежних границах. Ждем в Торе. Гарантией безопасности будет служить мое слово.
У нас - беда. Исчезла Софья. Если что узнаете, не сочтите за труд известить. Будем весьма признательны.
Мартин Макрели'.
'Чересчур сладко поет и мягко стелет, - подумал Власт. - Сначала свел брата с ведьмой Салмой, вынудил к предательству, подтолкнул в когти Трехглавого а теперь, похоже, хочет добраться и до меня. Нашел дурня! Не выйдет. Вот подойдет Гиньон и мы войдем в Тор с огнем и мечом'.
Но внутренний голос твердил совсем иное: войны с Торинией не будет. Не допустят ни Ригвин, ни Ягур, ни Дафний… Леона уже не вернуть. И смерть его позволит примириться давним врагам. Тем более,
Славис доставит весть, что Ториния приняла веру Создателя. А ему,
Власту - отдадут престол Лотширии.
Но это вовсе не значит, что стоит совать голову в пасть
Трехглавому. Никто, конечно, в Тор не поедет. А переговоры будет вести, как и советовал Барель, хитроумный барон Френсис де Мо'.
Ноколя де Гиньон подошел со своим войском, когда перевалило за полдень. В лагере стало шумно, суетливо. Подвезли провиант, вести из дома.
Обед совместили с советом. Каждому из трех на нем присутствовавших, было что сказать. Граф Николя известил, что Ягур запретил пересекать границу Торинии, но Лотширию советовал не оставлять. Власт рассказал, что решил похоронить Филиппа в Лоте. А затем, немного помолчав, - о содержании письма Мартина Макрели.
Но больше всех удивил де Веляно. Недавно прибывший человек
Люсьена принес весть о бегстве Салмы де Гиньон из Тора. Ее видели вместе с графом Ральфом Ралином на пути к его землям.
И без того мрачный де Гиньон и вовсе стал темнее грозовой тучи, но вместо молний и грома проронил лишь пару слов.
- Я еду во владения Ралина…
- Но это же - Кристида! Владения Ригвина, - ахнул де Веляно… -
Нарушение Сакского пакта…
- Я знаю, но все равно поеду!
- Я с вами, - не понимая, что его тянет за язык, поддержал Власт.
Софья очнулась под стук колес. Состояние было кошмарным. Все тело болело, особенно голова. Тошнило и знобило. Казалось, что она вот-вот умрет. Каждый толчок кареты отдавался дикой головной болью.
Девушка еле слышно застонала. Попыталась шевельнуться и, вновь потеряла сознание…
Первой опять вернулась боль… Всепоглощающая, не дающая понять, что происходит. Собраться с мыслями.
Темнота. Дышать тяжело, голова закрыта грубой мешковиной провонявшейся конским навозом. Нежную кожу лица нещадно царапает жесткий ворс. В руки врезалась бечева. Хорошо, хоть пальцы шевелятся.
Деревянная лава то и дело безжалостно толкает в бок. Губы пересохли, потрескались. Во рту солоноватый привкус крови…
Наконец, мысли прояснились связались, вспомнила:
'Меня выкрали! Да кто посмел?!! - думала Софья. - Всех, всех до единого казню! Самой, самой мучительной смертью! Но почему Макрели до сих пор меня не нашел? Не освободил. Похоже, времени прошло уже не мало. Может, он и сам замешан? Тогда дела и вовсе плохи! Да нет же! Мартин не мог!'
Софья прислушалась к ощущениям в плече, где жила ее подружка саламандра. 'Тишина… Будто и нет вовсе! Не спроста! Похитители знали и применили магию или амулет'.
На шее чувствовалась его тяжесть…
Она вновь попыталась шевельнуться. На этот раз, боль была терпимой.
- Пить! - простонали пересохшие, словно у путника пустыни, еще совсем недавно самые красивые в Торинии губы.
- Ты смотри,.. жива,.. а я-то думал… Ну-ну…
Грубые руки стянули с головы мешковину.
Длинные грязные волосы, наполовину седая спутанная борода, рваная ноздря, равнодушные темные глаза. И лапища… Огромная, как у серого дактонского медведя, с длинными, поломанными, черными ногтями.
- Не шали! Ежели чего,.. велено бить насмерть…
Глиняная, неприятно пахнущая кислым вином, пиала ткнулась в губы, ударила по зубам.
Вода была теплой, несвежей, но девушка с жадностью ловила каждую каплю. С тоской проводила посудину взглядом.
Онемение в зубах и языке понемногу проходило.
- Как тебя зовут?
'Медведь' или плохо слышал или не желал отвечать.
- Ты хоть знаешь, кого везешь? Я, Софья Торинская и могу заплатить выкуп в десять раз больше, чем тебе пообещали.
Губы стража скривились в презрительной усмешке, приоткрыв провал пустого рта.
Задавив на шее вошь, страж едва слышно прохрипел:
- Батюшка Ваш… щедро, ой как щедро плачивал… братьев - на колья, жену - солдатам, а сынишку…
Огромная рука сжалась в кулак, который кувалдой завис над головой.
Софья, в страхе зажмурилась, но ее пощадили.
