хранится в библиотеках стран Востока и они не могут быть подделками европейцев.
'Быть может, эти электроны...'
Сильное впечатление произвел на меня рассказ некоего С. Голуба 'Тайна микрокосма', напечатанный в журнале 'Вокруг света', который я регулярно читал в школьные годы. В этом рассказе говорится об ученом, который смог получить увеличенное до огромных размеров изображение электрона, и оказалось, что электрон - это планета похожая на Землю. Позже я узнал, что ту же мысль изложил В. Я. Брюсов в 1924 г. в стихотворении 'Мир электрона':
Ясно, что и Брюсова и Голуба вдохновила планетарная модель атома Нильса Бора.
Размышляя над этой идеей, я пришел к выводу, что в мире имеется огромная 'прогрессия', состоящая из вложенных друг в друга 'солнечных систем'. Поэтому я назвал звенья этой цепи 'прогрессорами'. Но как вписать в эту цепь живые организмы? Я дал этому такое об'яснение: когда Земля была расплавленной массой, она содержала огненные прогрессоры, а когда она остыла, материя сохранила тенденцию к образованию 'солнечных систем', но в условиях остывшей Земли эти системы стали кристаллами и живыми существами.
Для изучения этого вопроса необходима 'синтетическая наука', охватывающая астрономию, физику, химию, кристаллографию и биологию. Поэтому я заинтересовался книгой А.А. Богданова 'Тектология - всеобщая организационная наука'.
Я написал заметку о 'теории прогрессора' и статью о неоходимости создания синтетической науки. Заметку я вручил академику А.Ф. Иоффе во время его лекции в Политехническом музее, а статью отдал в философский журнал 'Под знаменем марксизма'. Академик не реагировал на мою заметку, а в редакции журнала мне сказали, что никакой синтетической науки я не создал. Но я ведь и не пытался ее создавать, а лишь говорил о необходимости создания такой науки.
Я понял, что с моим багажем знаний ничего научного создать нельзя, и я должен прежде всего серьезно изучить математику, без которой нельзя понять современную физику.
В романе Б. Левина 'Юноша' я прочел, что его герой 'самостоятельно, без помощи учителя, по учебнику Грэнвиля и Поссэ, изучил высшую математику'. Я решил последовать примеру этого юноши и в 9 -м классе проштудировал 'Курс математического анализа' Грэнвиля и Лузина - обработку Н.Н. Лузиным учебника Грэнвиля, в 10-м классе - 'Курс векторного анализа' Н.Н. Кочина. Конечно, многое в этих книгах ускользало от моего внимания, но некоторую основу для изучения этих дисциплин я получил.
Комсомол
Комсомол - Коммунистический Союз молодежи - был массовой организацией молодежи, охватывающий всех молодых людей. Тот, кто не был комсомольцем, считался политически неблагонадежным. Мои соклассники по 7-й школе были приняты в комсомол в 7-м классе, а мне тогда еще не было 14 лет и меня не стали даже обсуждать. Несколько раз я пытался поступить в комсомол в 25-й школе, но комсомольское бюро школы отказывало мне, считая меня индивидуалистом. В 10-м классе я активно занимался общественной работой, помогал отстающим ребятам и в декабре 1934 г. меня, наконец, приняли в комсомол.
Я был назначен редактором школьной стенной газеты, она называлась 'Мы идем в строю'.
Незадолго до конца учебного года к нам в школу пришел известный детский писатель Лев Кассиль, сотрудник газеты 'Известиия'. Он предложил свою помощь в выпуске последнего номера нашей стенгазеты. Этот номер стенгазеты был напечатан в 'Известиях' 30 мая 1935 г. В этот день отмечался первый выпуск десятых классов и десятилетие нашей школы.
Каникулы в 25-й школе
Август 1932 г. я провел в пионерском лагере 'Известия', где познакомился со своими будущими школьными товарищами Стасем Людкевичем, Наташей Крейн, Яном Гуревичем и другими. У нас были очень хорошие пионерские вожатые Фатя (Самарий) Гурарий и Коля Максимов, которые потом стали известными фотокорреспондентами 'Известий'.
В 1933 и 1934 гг. я проводил лето в Ленинграде. Останавливался у дяди Якова, осматривал город и его музеи, а на один летний месяц Мориц Лискиер устраивал меня в дом отдыха в Сестрорецке, который тогда находился у самой границы Финляндии.
После школы я хотел пойти учиться на физический факультет Московского университета. Отец был категорически против этого. 'Есть ли гарантия, -говорил он мне,- что ты будешь профессором? Такой гарантии нет. Скорее всего ты будешь школьным учителем физики, а это очень неблагодарная профессия. То ли дело инженер ! Это великолепная, очень уважаемая профессия'. Отец просил дядю Якова уговорить меня пойти учиться в технический институт. Яков устроил мне встречу с молодым ленинградским физиком- кандидатом наук. Физик сказал, что в электротехническом институте физики и математеки будет не меньше, чем на физическом факультете университета. Их доводы убедили меня и я решил стать инженером- электротехником и поступить в Московский Энергетический институт (МЭИ), тем более, что электрические машины - моторы и генераторы -казались мне типичными 'прогрессорами'.
В январе 1935 г. я получил путевку в подмосковный зимний дом отдыха, где познакомился со студентами-математиками Рязанского пединститута и с преподавателями механико- математического факультета Московского университета.
Особенно сильное впечатление произвел на меня профессор механики Андрей Петрович Минаков - человек исключительных артистических способностей, охотно выступавший на вечерах самодеятельности. Позже я узнал, что при создании Московского Художественного театра Станиславский приглашал его в труппу театра, но при условии бросить механику. Это условие Минаков не принял.
В июне 1935 г. после окончания школы я находился в доме отдыха Известий, где познакомился со многими интересными людьми.
В июле я готовился к вступительным экзаменам в МЭИ, а в августе сдавал их и был принят в этот институт.
Московский Энергетический Институт (МЭИ) был создан электротехником Карлом Адольфовичем Кругом и инженером и математиком Яном Николаевичем Шпильрейном на основе электротехнического факультета МВТУ - Московского Высшего Технического Училища и одного из факультетов Института Народного Хозяйства им. Г.В. Плеханова. Поэтому часть зданий МЭИ во время моей учебы в нем находилась рядом с МВТУ, а одно здание было на Строченовском переулке рядом с Институтом им. Плеханова. Институту принадлежало также здание на Гороховской улице против Института физкультуры им. Лесгафта.
МВТУ, носившее имя Н.Э. Баумана, и здание дирекции МЭИ находились на 2-й Бауманской улице (параллельной ул. Баумана - бывшей Немецкой). 2-я Бауманская раньше называлась 'Коровий брод'. На другой стороне улицы находилась Военная Академия Химической Защиты имени К.Е. Ворошилова, организованная на основе химического факультета МВТУ. МЭИ в те времена носил имя В.М. Молотова и в одном из стихотворений той поры я писал:
Ветер листья тащит с ветел, Снег порхает, бел и светел. Этой зимней молодости Хороши ласки. У Коровьего брода - Институты в два ряда - Бауманский, Молотовский, Ворошиловский. Вслед за ветром лезет холод, Бесперчаточных не холит, Это он на окнах вышил Мать - и - мачехи. Я - в улыбке во весь рот: Там, где шли коровы вброд, Обучают людей высшей Математике.
Учебные корпуса были рядом со зданием дирекции, на Кукуевском переулке, где когда-то находилась
