отчасти Н. Ф. Федоров в своих построениях об установлении «братских» отношений именно в сфере хозяйствования — продолжали тему Гоголя. А все разнообразные формы социализма — как утопического, так и революционного — в центре своих построений ставят тоже — хотя и по-своему — вопрос о «праведном» хозяйствовании.
5. Темы Гоголя, образующие основу его миросозерцательных построений, гениальны, — и наибольшую ценность представляет здесь его настойчивая попытка вернуть Церкви руководящее значение в «обновлении жизни». Гоголь строит свое «богословие культуры», вскрывая религиозную центральность и религиозный смысл культуры — и прежде всего «праведного» хозяйствования. Но в Церкви не только источник благодатных сил, необходимых для правильного хозяйствования, в ней и «простор разуму». Гоголь боролся за оцерковление культуры, за преодоление системы секуляризма — и в этом незабываемое значение его в истории русских духовных исканий.
Очень существенно при этом, что Гоголь, подобно почти всем русским мыслителям, до конца жизни верил в «святыню красоты», употребляя выражение Пушкина. Он боролся против всякого ограничения искусства, а в то же время стоял за подчинение искусства высшим задачам жизни. Гоголь до конца дней верил в духовную ценность эстетической отзывчивости; если он вооружался против тенденций современного ему искусства, ввиду его оскудения и измельчания, то подлинное и высокое искусство в его глазах имело неоценимое значение в развитии истинной духовной жизни.
Заканчивая изучение мыслительной работы Гоголя в разные периоды его жизни, мы должны еще раз подчеркнуть, что Гоголь всегда жил напряженной и глубокой идейной жизнью. Переход к религиозному миросозерцанию был поворотом
Гоголь прежде всего для самого себя вступил на путь религиозной жизни, а раз вступив на этот путь, он стремился — смело и честно — раскрыть и другим правду и силу религиозного понимания жизни и для личной и исторической жизни. Было бы неверно искать у Гоголя «стройного миросозерцания», но тем значительнее все то, что он переживал. Он остается доныне «учителем жизни» не в итогах и формулах его исканий, а в самом обращении к Богу, к Христовой правде. Со смелостью гения, с глубокой убежденностью в истинности Христова учения Гоголь отдавался «общему делу», к которому призван каждый человек. В этом ценность всего духовного наследия Гоголя, в этом правда и незабываемость его жизненного подвига. Если его опыт изложения нового понимания жизни во многом был лишь черновым наброском, если в его горячей торопливости призвать русских людей к религиозному обновлению он часто допускал неподходящие слова, выражался порой неумело, неуклюже и даже грубо, то все это тонет в самом замысле его, в его искренних и глубоких исканиях.
ЧАСТЬ III. ГОГОЛЬ КАК ЧЕЛОВЕК
ГЛАВА I
1. Вопроса о том, каков был Гоголь как человек, невозможно миновать. Биография писателя всегда важна при изучении его произведений, но в отношении Гоголя дело идет не только об этом. За Гоголем, можно сказать, утвердилась репутация «загадочного человека», часто о нем говорят даже, как «о самом загадочном человеке в русской литературе»[23] . При этом всегда вспоминают, что еще в школе товарищи называли его «таинственный Карла». Мочульский, опираясь на слова самого Гоголя о том, что в нем есть «странная смесь противоречий», пишет, что о Гоголе можно было бы написать две биографии — стоит только распределить материалы о нем на две части: «светлое лицо и темное». Мочульский делает такое заключение: «У нас нет единого Гоголя; следовало бы наконец признать противоречивость натуры Гоголя и оставить попытки примиряющего синтеза».
К этим суждениям о «загадочности» Гоголя надо присоединить и то, что время от времени повторяются попытки доказывать, что Гоголь был душевно больным. Проф. Трошин, после работ Баженова, Чижа, пришел к выводу, что о смерти Гоголя надо сказать так: «Умер душевно здоровый человек при явлениях душевной болезни». Более осторожный проф. В. И. Теребинский (см. «Русский врач в Чехии и Моравии», апрель 1939 г.) решительно отвергает вывод проф. Трошина и убедительно показывает, что нет данных считать, что Гоголь умер «душевно больным».
Различные черты личности Гоголя порождали при жизни его, порождают и доныне мысль, что в Гоголе действительно было что-то странное, если не загадочное. В жизни Гоголя не раз встречались проявления иррациональных движений в его душе — стоит вспомнить всем известный факт, как Гоголь, по приезде в Петербург, вскоре (когда получил деньги от матери для внесения в Опекунский Совет) ни с того ни с сего уехал за границу и в объяснение этого поступка выдумывал потом всякие небылицы (о страстной любви и т. п.). Все это как будто подтверждает, что в личности Гоголя были и неуравновешенность, и необъяснимые скачки в настроениях, мнительность, порой переходившая как будто в настоящие «фобии». А то, как Гоголь сжег готовый к печати второй том «Мертвых душ», только усиливает впечатление какой-то болезненности или, если угодно, «загадочности» в нем. Как произведения Гоголя дают повод к самым неожиданным и фантастическим перетолкованиям их, — так и эти все черты личной «загадочности» Гоголя тоже дают достаточный повод для тех или иных выдумок о нем. Достаточно взять блестяще написанную книгу Мережковского «Гоголь и черт», чтобы почувствовать, что необходимо, наконец, разобраться в личности Гоголя и перестать выдумывать о нем всякие фантазии.
Еще два слова о болезненности Гоголя, причинявшей ему часто жестокие страдания. В упомянутой уже работе проф. Теребинский приходит к выводу, что Гоголь страдал спинной сухоткой, при которой часто возникают желудочно-кишечные заболевания, сопровождающиеся тяжким нервным состоянием, легко переходящим в тоску и ипохондрию. Теребинский добавляет к этому: «Все психические явления, подобные фобии и даже психозу — если они развивались у Гоголя в конце жизни, как раз соответствуют тому, что бывает у больных, страдающих спинной сухоткой». Верно или неверно заключение Теребинского, изучившего весьма внимательно все болезненные явления у Гоголя, одно бесспорно: Гоголь был физически не только слабым, но и больным, откуда и проистекали различные неправильности в его психических реакциях — в его отношениях к людям, в неожиданных перерывах в творчестве и т. д.
2. Я не имею в виду заниматься здесь биографией Гоголя, — внешние факторы его жизни достаточно изучены и незачем повторять их[24], — моя задача заключается в изучении внутреннего склада его души, в изучении того, как развивалась и зрела его личность. Категорически отвергая попытки подойти к личности Гоголя с приемами психоанализа или
психопатологии, мы должны все же признать
