имя Фарамира, но с каждым разом все тише и слабее, как будто и сам он уходил все дальше, окликая затерявшегося во мраке.
В этот момент в залу вбежал Бергиль. Он принес шесть листьев, завернутых в чистую тряпицу.
– Я нашел ацелас! Правда, он немного подвял: его сорвали недели две назад. Годится? - Мальчик взглянул на Фарамира и неожиданно заплакал.
Но Арагорн встал и улыбнулся.
– Годится, - сказал он. - Самое плохое уже позади. Успокойся! - Он взял два листка травы, подышал на них, потом размял в пальцах. Комната тотчас же наполнилась таким свежим ароматом, словно воздух проснулся и заискрился радостью. Потом он бросил листья в чашу с кипящей водой, и сердца тех, кто был в зале, возрадовались, когда они вдохнули запах: каждому припомнилось росистое утро в стране его юности. Арагорн выпрямился, словно ощутив прилив новых сил, и, когда он поднес чашу к лицу Фарамира, глаза его улыбались.
– Ну кто бы мог подумать! - сказала Иорет стоявшей подле нее женщине. - Трава-то, пожалуй, лучше, чем я думала. Она напомнила мне розы Имлот Мелуи, когда я была девушкой…
Прошло еще несколько мгновений, и Фарамир шевельнулся, открыл глаза и увидел Арагорна. Взгляд у него просиял, и он сказал едва слышно:
– Вы звали меня, и я пришел. Приказывайте мне!
– Вот мой приказ, - ответил Арагорн. - Вернись из страны теней, пробудись к жизни! Сейчас ты устал. Отдыхай, пей, ешь и жди меня.
– Я буду готов, повелитель, - сказал Фарамир. - Кто же будет лежать праздно, когда вернулся подлинный вождь?
– Пока прощай, - промолвил Арагорн. - Я нужен другим. - И он вышел из комнаты, сопровождаемый Гэндальфом, Имрахилем, Йомером и Пиппином.
Берегонд с сыном остались у ложа Правителя. Уже закрывая дверь, Пиппин услышал восклицание Иорет:
– Король! Вы слышали, я же говорила: руки целителя! - И вскоре все в госпитале узнали, что явился Король, дарующий исцеление. И эта весть распространилась по всему Городу.
Арагорн осмотрел Йовин и сказал:
– Вот кто принял тяжелый удар! Сломанная рука - не беда, она срастется, если жизнь возьмет свое. А вот с правой рукой куда хуже. Через нее прошло такое зло, что хотя она и цела, но жизни в ней нет.
Девушка подняла меч на такого врага, который не по силам многим витязям. Нужно быть тверже стали, чтобы выстоять в таком поединке. Злая судьба скрестила их пути. Могучий род вождей взрастил это прекрасное юное деревце для жизни и счастья, а ей выпала другая доля. Глядя на нее, я вспомнил цветы, выкованные древними эльфийскими мастерами. Они были прекрасны, но это был металл. Какой-то холод остановил движение токов жизни в этом чудесном создании. Ее болезнь началась задолго до этого дня, верно, Йомер?
Йомер поднял на него страдальческий взор.
– Что спрашивать меня? Вы и сами все знаете. До встречи с вами сестра была полна жизни. У нее были и страхи и тревоги, она делила их со мной, пока Червослов был советником Короля, но не здесь причина ее печали.
– Друг мой, - участливо вступил Гэндальф, - у вас есть кони, боевые подвиги, вольные поля, а ее дух, отвагой равный вашему, заключен в теле женщины. Она любила Правителя, как отца, и ухаживала за ним, страдая от того, что морок и дряхлость на глазах одолевали его. Она была чем-то вроде посоха, на который он опирался. А у Червослова яду хватало не только для ушей Теодена. «Старый дурак! Весь дом Йорла - просто большая конюшня, крытая соломой, где разбойники пьянствуют среди вони и объедков, а их отродья валяются на полу вместе с собаками!» Вы не слыхали раньше таких слов? Так говорил Саруман, наставник Червослова. Хотя, не сомневаюсь, дома Червослов находил слова помягче. Дорогой мой! Ваша сестра старалась не внимать хуле, но кто знает, о чем говорила она, оставаясь по ночам наедине с собой, когда вся ее жизнь сжималась в маленький комочек, а стены дома смыкались вокруг, словно ловушка?
Все молчали, молчал и Йомер, глядя на сестру, словно заново обдумывая прошлое.
Тишину нарушил Арагорн.
– Нет на свете печальнее безответной любви прекрасной и отважной девы. С тех пор, как я простился с ней в Дунхарге и вступил на Тропы Мертвых, у меня не было большего страха, чем за судьбу Йовин. Но вот что скажу я, Йомер. Вас она любит и знает, а во мне любит только свою мечту о славе и подвигах, мечту о новых незнакомых странах. - Арагорн говорил, а глаза его темнели; видно было, что он собирает силы для борьбы со смертью. - Я могу исцелить ее тело и вернуть из страны теней. Но если, проснувшись, она не сможет преодолеть своего отчаяния, то умрет, разве что найдется другое лекарство, от меня не зависящее… Подвиги ее равны делам славнейших вождей, нельзя отдавать ее смерти.
Арагорн наклонился и долго вглядывался в белое, как лилия, но застывшее, как могильный камень, лицо. Он поцеловал ее в лоб и негромко позвал:
– Йовин, дочь Йомунда, проснись! Твоего врага нет больше.
Она не пошевелилась, но стала дышать спокойнее и глубже. Арагорн размял в пальцах еще два листка ацеласа и бросил их в кипящую воду. Этой водой он омыл ей лоб и правую руку, холодную и безжизненную, недвижно лежавшую на одеяле.
И тогда - потому ли, что Арагорн действительно обладал забытыми силами Нуменора, или то было действие его слов - всем присутствующим показалось, что в окно ворвался свежий и юный ветер, такой, каким он рождается на вершинах гор, высоко под звездами, или на побережье, над серебряной пеной моря.
– Проснись, Йовин! - повторил Арагорн и взял ее правую руку. - Проснись! Тень исчезла, мрак ушел! - Он вложил ее руку в ладонь Йомера и отступил. - Позовите ее, - посоветовал он и тихонько вышел из комнаты.
– Йовин, Йовин! - вскричал со слезами Йомер.
Внезапно девушка открыла глаза и промолвила:
– Йомер! О, какая радость! А они говорили мне, что ты убит. Нет. Это были темные голоса в моем сне. Долго ли я спала?
– Нет, сестра, не долго. Не думай больше об этом.
– Как я устала, - медленно проговорила она, - мне нужно отдохнуть. Скажи только, что с Правителем?
Йомер опустил глаза.
– Хорошо, не говори. Я знаю сама. Он умер, как и предчувствовал.
– Он умер, - подтвердил Йомер, - но перед смертью завещал мне проститься с тобою. Он любил тебя больше, чем дочь. Теперь его тело с почестями покоится в Цитадели Города.
– Как горько… - произнесла Йовин, - но это и лучше. Теперь все видят, что честь королевского дома Рохана не погибла. А что с оруженосцем Теодена, с полуросликом? - встрепенулась она. - Вот кто настоящий рыцарь, брат! Немного найдется людей отважнее его.
– Мериадок здесь, в госпитале, - поспешил ответить Гэндальф. - Выздоравливайте, я буду возле него. Я счастлив, что столь доблестная воительница возвращается к жизни.
– К жизни? - повторила Йовин. - Может быть. По крайней мере, пока я нужна здесь… Но потом…
Гэндальф и Пиппин вошли в комнату к Мерри и увидели склонившегося над ним Арагорна.
– Мерри! Бедный мой друг! - вскричал Пиппин, бросаясь к нему. Мерри был настолько неподвижен, что Пиппин испугался.
– Не бойся, - успокоил его Арагорн. - Здесь я успел вовремя и уже позвал его. Сейчас он слишком устал. Трудная работа у него позади. Вдвоем с Йовин они изгнали из мира страшную тень. Но как бы ни был ужасен этот бой, дух его остался веселым и сильным, хотя и скорбь теперь не забудется. Но она не омрачит его сердце, а только научит мудрости.
Он положил руку на голову Мерри и, проведя по темным кудрям, прикоснулся к векам и снова позвал по имени. Снова запах ацеласа разлился по комнате, как аромат цветущих садов и ульев, полных меда. Мерри открыл глаза и внятно произнёс:
– Хочу есть. Который час?
– Ужин уже прошел, - растерялся Пиппин, - но я принесу тебе чего-нибудь, если мне позволят.
– Конечно, позволят, - подбодрил его Гэндальф. - Позволят все, чего будет угодно пожелать отважному Всаднику, все, что только найдется в Минас Тирите, где его имя окружено почетом.
– Ладно, - согласился Мерри. - Тогда, значит, поужинать и трубочку… - Тут лицо у него затуманилось. - Нет, не надо трубки. Кажется, я никогда не буду больше курить.
– Почему? - недоуменно спросил Пиппин.
– Видишь ли, - медленно произнес Мерри, - мой господин умер. А курево напомнит мне о нем. Он сказал, что никогда не придется ему сидеть и слушать мои рассказы о травах. Это были его почти что последние слова. Я никогда больше не смогу курить, не вспомнив о нем и о нашей встрече в Изенгарде. И о том, как он погиб…
– Так дыми и вспоминай! - воскликнул Арагорн. - Он был великим вождем и всегда держал слово. Он сумел подняться из тени к последнему своему яркому утру. Хоть ты недолго служил ему, но, думаю, более почетной службы у тебя больше не будет. Вспоминай о нем с радостью.
Мерри улыбнулся.
– Согласен. Если Колоброд достанет мой табачок с трубкой, я, пожалуй, покурю, подумаю. Там у меня в сумке была заначка из Сарумановых запасов, но что с ней сталось в бою - честное слово, не знаю.
– Ну, Мериадок! - притворно рассердился Арагорн. - Если ты думаешь, что я прошел через горы и реки с огнем и мечом только для того, чтобы вернуть нерадивому воину потерянную сумку, то ошибаешься. Совет могу дать. Если не отыщешь сумку, пошли за здешним травником. Он сообщит тебе, что, по его мнению, табачный лист - вещь бесполезная, но называется он в просторечии «травой людей Запада», а по-благородному - «галенас», и сообщит еще много других названий на различных ученых языках, а потом добавит несколько полузабытых строчек, которых сам не понимает, а потом, наконец, сообщит, что травы такой, к сожалению, в доме нет, и оставит тебя размышлять об истории Среднеземья и населяющих его народов. И я сделаю сейчас то же самое. Я не спал в такой постели, как твоя, с тех пор, как выехал из Дунхарга, а не ел со вчерашнего вечера.
Мерри поймал его руку и поцеловал.
– Прости меня, - сказал он, - иди, конечно; с тех пор, помнишь, в Брыле, мы только мешаем тебе. Но что с нами поделаешь! Когда приходит высокая минута, как вот сейчас, мы говорим пустяки, потому что боимся сказать слишком много, а то и вовсе не находим нужных слов.
– Да знаю я вас, знаю, - отмахнулся Арагорн. - Пусть Шир никогда не изведает Тени! - С этими словами он поцеловал Мерри в лоб и вышел, а
