В тридцатом Шолохов с трудом пробивался отдельными главками из третьей книги «Тихого Дона» на страницы периодической печати. Каждый вершок, что называется, приходилось брать ему с бою. Это вызывало у него возмущение, которого он иногда не в силах был сдержать в нашем присутствии1.
Но у читателей рос интерес к Шолохову не по дням, а по часам: спорили о романе, дальнейших судьбах героев, о необыкновенном таланте автора. Гадали, как дальше будет разворачиваться этот удивительный писатель. А многие критики в то время скучно жевали резину о пристрастии писателя к бытовизму. Помню, разговорился я с одним из таких критиков.
– Вы преувеличиваете значение таланта Шолохова, – авторитетным тоном внушал он мне. – Шолохов не имеет своего языка и формы, он целиком зависит от Льва Толстого и Мельникова-Печерского.
Некоторые читатели тоже далеко не всегда понимали автора «Тихого Дона». Как-то один партийный работник сказал Шолохову, что нельзя было так описывать смерть Петра Мелихова (так в тексте. –
– Расстрелян белый бандит, матерый враг, один из главарей контрреволюционного мятежа. Читатель должен радоваться, что одним гадом стало меньше. А мы смерть Петра воспринимаем глазами его родного брата, Григория, тоже контрреволюционера. Так ли должен писать пролетарский писатель?
Ответил Михаил Александрович только двумя словами:
– Так написалось.
Когда мы остались втроем, Михаил Александрович с горечью сказал о руководящем товарище:
– Он не понимает или не хочет понять главного: смерть есть смерть. Враг умирает или наш человек, все равно это смерть…
И еще о смерти. Сидели мы в комнате вчетвером. В нашей компании был один из моих сослуживцев – тоже инспектор окроно. Он шутил, был весел. Когда мой сослуживец ушел и мы остались втроем, Михаил Александрович задумчиво сказал:
– Вместе с ним мы в ЧОНе были. В крутые переплеты попадал парень: бывал под расстрелом, самому ему приходилось расстреливать. Но, как видите, сохранился. Из таких немногие не вышли из нормы.
Обычно Михаил Александрович был скуп на слова, предпочитал слушать других и, надо сказать, на разговор умел вызвать. Но как-то, с трудом сдерживая волнение, он сказал:
– Только что был в окружной управлении ОГПУ на свидании с бывшим есаулом Сениным…
Сенин, которого Шолохов под его собственным именем вывел в «Тихом Доне», в дни коллективизации пытался организовать контрреволюционный мятеж среди казаков на Верхнем Дону. Он явился прототипом Половцева из «Поднятой целины». Правда, как мне рассказывали очевидцы из Вешенского района, когда его арестовали, он не успел сделать ни единого выстрела, совсем не так, как в «Поднятой целине». Но ведь это же Сенин, а не шолоховский персонаж Половцев!
– Разговаривая с ним в тюремной камере, – продолжал Шолохов, – смотрел на него и думал: скоро этого человека не будет. И Сенин отлично знает, что в ближайшие дни его ждет расстрел.
Весь вечер Михаил Александрович, видимо, находился под впечатлением своего свидания с бывшим есаулом. Он все время сосал трубку, был молчаливей, чем даже обычно. Лишь изредка вставлял фразы в оживленную по обыкновению речь Бориса Озимого. И в этих скупых репликах не было характерного, так свойственного Шолохову разящего остроумия. Больше того – отдельные фразы были сказаны без всякой видимой связи с тем, о чем шла речь. А в конце вечера он коротко все же сказал нам:
– Не хотели разрешать мне свидания с Сениным, но я настоял на своем, доказывая, что это один из персонажей «Тихого Дона»…2
Я привел здесь несколько хорошо запомнившихся мне высказываний Михаила Шолохова, касающихся, в сущности, одного, для всего его творчества, быть может, самого коренного вопроса…
Известно, что Михаил Александрович попадал в плен к батьке Махно. Более того, его товарищи – продармейцы были расстреляны бандитами, а Михаила Шолохова матерый атаман почему-то пощадил, – может быть, потому, что очень уж молод был продармеец, в сущности, – мальчишка! А возможно, просто нашел добрый стих на Махно. Правда, он тут же пообещал Шолохову, что, если еще раз встретит – непременно повесит.
Те трагические минуты в душе будущего писателя, несомненно, произвели величайший переворот. Бывают такие мгновения, которые определяют всю дальнейшую жизнь, вроде бы совершается скачок к новому качеству! Для Михаила Шолохова таким скачком, безусловно, были вот эти трагические минуты. Да и само пребывание в ЧОНе, повседневная смертельная борьба с белобандитами не могли не оставить неизгладимых впечатлений. Шолохов не раз видел человека на грани жизни и смерти и сам неоднократно бывал на этой точке. Вопрос о жизни и смерти, один из самых волнующих человечество, встал таким образом во всей своей остроте еще на заре юности будущего писателя.
Впоследствии именно подобным моментам в жизни своих героев Михаил Александрович посвятил самые изумительные страницы – я особенно подчеркиваю это.
Шолохову, как и Льву Толстому и Достоевскому, которые тоже сами пережили подобные трагические, решающие мгновения, это, вероятно, дало исключительное ясновидение и остроту восприятия.
У Михаила Александровича при всем величайшем оптимизме его творчества не найдешь ни одного произведения, в котором не было бы трагического. Исключение, может быть, представляет только ранний случайный для него рассказ «О Колчаке, крапиве и прочем», который, к слову сказать, он не включает в свои книги.
Да это, если вдуматься, и понятно. После такого переживания Михаил Александрович совершенно иными глазами стал смотреть на жизнь, на природу, на взаимоотношения людей. Видимо, поэтому у него очень рано наступила пора полной духовной зрелости.
Начиная с двадцать восьмого года, с начала публикации «Тихого Дона» Михаил Шолохов везде и всюду становился центром всеобщего внимания. Наверное, почти каждый, кто имел возможность повидать его, старался не упустить счастливый случай. Нельзя жить и не встречаться, если есть возможность, с этим поистине исключительным человеком. И люди идут к нему, жаждут встреч с ним, потом вспоминают об этом. Родители, которым удалось повидать Шолохова, рассказывают о нем детям, деды – внукам. Такова покоряющая сила гения.
г.
Михаил Шолохов работает над третьим томом «Тихого Дона». Отрывки из шестой, еще неопубликованной, части романа М. Шолохов зачитал на литературном вечере, организованном СКАПП в конце мая в Рабочем Дворце им. Ленина (Ленинский район, Ростов-на-Д.).
На вечере развернулся обмен мнений о «Тихом Доне» вообще и о прочитанных отрывках в частности.
Выступивший первым тов. Апресян (мастерские комхоза) сказал:
– «Тихий Дон» нравится людям всех классовых категорий. Это вызывает целый ряд мыслей. Значит, в романе имеется некоторое стирание классовых граней: нет в нем и «мордобоя» классового врага, нет и поддержки казацкой бедноте. В «Тихом Доне» очень много ценного, но единственный недостаток, который я указывал, портит роман: нет в нем остроты классовой постановки вопроса, нет показа активной казацкой бедноты, нет показа таких большевиков, которые были бы коренными казаками.
Тов. Трушкин (экфак) не согласен с Апресяном:
– Нравится ли вам, – спрашивает он, – Пушкин, Лермонтов и другие классики? А ведь они были помещичьими и буржуазными писателями. Все же я не скажу, что Шолохов дает классовый подход ко всем описываемым случаям. Огульно говорить об отсутствии классового подхода нельзя. Разве вокруг Штокмана не группируются передовые казаки? Разве не показаны противоречия между иногородними и казаками и т. д. Основные противоречия даны, но в описании отдельных поступков героев ошибки есть.
– Нам неизвестно, – говорит тов. Соловьев. – каков будет заключительный аккорд книги. Мы можем надеяться, что Шолохов даст правильную классовую установку, избежит имевшихся раньше ошибок. Я все же хочу сказать, что жизнь сейчас диктует писателю другое, другие темы. Каждому писателю нужно равняться по сегодняшней действительности, отражать сегодняшний день.
Тов. Астахов говорит, что недаром сравнивают «Тихий Дон» с «Войной и миром». Шолохов придал
