– Я же сказал вам, что сообразить это совсем не сложно, – улыбнулся Лэнгдон.
– Да, но кто такой Санти? – явно волнуясь, спросила Виттория. – И где находится его гробница?
Лэнгдон сдержал смех. Его всегда удивляло, насколько мало людей знают фамилию одного из величайших художников Ренессанса. Его имя, напротив, было известно всему миру. Человек, чья одаренность проявилась в раннем детстве, который в двадцать три года выполнял заказы папы Юлия II, а в тридцать восемь лет умер, оставив после себя собрание фресок, какого не видел свет. Санти был гигантом в мире искусства и прославился не меньше, чем такие великие люди, как Наполеон, Галилей или... Иисус. В наше время его известность можно сравнить лишь с известностью современных полубогов, имена которых Лэнгдон слышал в общежитии Гарварда. Санти может потягаться славой с такими гигантами, как Стинг, Мадонна или человек, который когда-то именовал себя Принцем, а затем сменил это имя на символ , который Лэнгдон как специалист по символике назвал «Крестом Святого Антония, пересекающимся с гермафродитским египетским крестом».
– Санти, – произнес он вслух, – это фамилия Рафаэля – величайшего художника эпохи Возрождения.
– Рафаэля? – изумленно переспросила Виттория. – Неужели того самого Рафаэля?
– Единственного и неповторимого, – сказал Лэнгдон, быстро шагая в направлении штаб-квартиры швейцарской гвардии.
– Следовательно, Путь начинается от его гробницы?
– В этом скрыт большой смысл, – ответил ученый. – Иллюминаты считали великих художников и скульпторов своими почетными собратьями в деле просвещения, и гробницу Рафаэля они могли избрать в знак признательности.
Кроме того, Лэнгдону было известно, что Рафаэля, как и многих других великих художников, пишущих на религиозные темы, подозревали в тайном безбожии.
Виттория осторожно положила листок в карман пиджака своего спутника и спросила:
– И где же он похоронен?
– Хотите верьте, хотите нет, – с глубоким вздохом ответил ученый, – но Рафаэль покоится в Пантеоне.
– В том самом Пантеоне? – с сомнением спросила Виттория.
– Да. Тот самый Рафаэль в том самом Пантеоне. Лэнгдон был вынужден признать, что он совсем не ожидал того, что начальной вехой на Пути просвещения может оказаться Пантеон. Он предполагал, что первый алтарь науки будет находиться в какой-нибудь скромной, неприметной церкви. Что же касается Пантеона, то это грандиозное сооружение с отверстием в куполе даже в первой половине XVII века было одним из самых людных мест в Риме.
– Но разве Пантеон – церковь? – спросила Виттория.
– Это древнейший католический храм Рима.
– Неужели вы верите в то, что первый кардинал может быть убит в Пантеоне? – с сомнением в голосе спросила Виттория. – Ведь это одна из главнейших достопримечательностей Рима, и там постоянно кишат туристы.
– Иллюминаты, по их словам, хотят, чтобы весь мир следил за экзекуцией. Убийство кардинала в Пантеоне наверняка привлечет всеобщее внимание.
– Не могу поверить, что этот парень рассчитывает скрыться, совершив преступление на глазах многочисленной публики. Такое просто невозможно!
– Похищение четырех кардиналов из Ватикана тоже представлялось делом совершенно немыслимым. Однако это произошло. Четверостишие прямо указывает на Пантеон.
– А вы уверены, что Рафаэль похоронен в его стенах?
– Я много раз видел его гробницу.
Виттория кивнула, хотя, судя по всему, сомнения ее до конца не оставили.
– Сколько сейчас времени? – спросила она.
– Семь тридцать, – бросив взгляд на Микки-Мауса, ответил Лэнгдон.
– Как далеко отсюда до Пантеона?
– Не более мили. Мы вполне успеваем.
– А что значит «с дьявольской дырою»?
– Для ранних христиан, – сказал он, – видимо, не было более дьявольского места, чем это сооружение. Ведь оно получило свое название от более ранней религии, именуемой пантеизмом. Адепты этой веры поклонялись всем богам, и в первую очередь матери Земле.
Еще будучи студентом, Лэнгдон удивлялся тому, что огромный центральный зал Пантеона был посвящен Гее – богине Земли. Пропорции зала были настолько совершенны, что переход от стек к гигантскому куполу был абсолютно незаметен для глаза.
– Но почему все же с «дьявольской»? – не унималась Виттория.
Точного ответа на этот вопрос у Лэнгдона не имелось.
– «Дьявольской дырою» Мильтон, видимо, называет oculus, – высказал логичное предположение американец, – знаменитое круглое отверстие в центре свода.
– Но это же церковь, – продолжала Виттория, легко шагая рядом с ним. – Почему они назвали отверстие дьявольским?
Лэнгдон этого не знал, тем более что выражение «дьявольская дыра» он слышал впервые. Но сейчас он припомнил то, что говорили в VI-VII веках о Пантеоне теологи. Беда Достопочтенный[71]утверждал, например, что отверстие в куполе пробили демоны, спасаясь бегством из языческого храма в тот момент, когда его освящал папа Бонифаций IV. Теперь эти слова приобрели для Лэнгдона новый смысл.
– И почему братство «Иллюминати» использовало фамилию «Санти», вместо того чтобы сказать просто: «Рафаэль»? – спросила Виттория, когда они вошли в маленький дворик перед зданием штаба швейцарской гвардии.
– Вы задаете слишком много вопросов.
– Папа мне постоянно об этом говорил.
– Я вижу две возможные причины. Одна из них заключается в том, что в слове «Рафаэль» слишком много слогов, что могло нарушить ямбический строй стиха.
– Выглядит не очень убедительно, – заметила девушка.
– И во-вторых, – продолжал Лэнгдон, – слово «Санти» делало четверостишие менее понятным, так как только самые образованные люди знали фамилию Рафаэля.
И эта версия, похоже, Витторию не удовлетворила.
– Не сомневаюсь, что при жизни художника его фамилия была хорошо известна, – сказала она.
– Как ни удивительно, но это вовсе не так. Известность по имени символизировала тогда всеобщее признание. Рафаэль избегал использовать свою фамилию, точно так же, как это делают современные поп-идолы. Мадонна, например, бежит от своей фамилии Чикконе как от чумы.
– Неужели вы знаете фамилию Мадонны? – изумленно спросила Виттория.
Лэнгдон уже успел пожалеть о своем примере. Удивительно, какая чепуха лезет в голову, когда живешь среди десяти тысяч подростков.
Когда Лэнгдон и Виттория подходили к дверям штаба, их остановил грозный окрик:
– Стоять!
Обернувшись, они увидели, что на них обращен ствол автомата.
– Эй! – крикнула Виттория. – Поосторожнее с оружием, оно может...
– Никаких шортов! – рявкнул часовой, не опуская ствола.
– Soldato! – прогремел за их спиной голос возникшего на пороге Оливетти. – Немедленно пропустить!
– Но, синьор, на даме... – начал потрясенный этим приказом швейцарец.
– В помещение! – проревел коммандер. – Но, синьор, я на посту...
– Немедленно! Там ты получишь новый приказ. Через две минуты капитан Рошер приступит к инструктированию персонала. Мы организуем новый поиск.
Так и не пришедший в себя часовой нырнул в здание, а дымящийся от злости Оливетти подошел к Лэнгдону и Виттории.
– Итак, вы побывали в наших секретных архивах. Я жду информации.
– У нас хорошие новости, – сказал Лэнгдон.
– Остается надеяться, что это будут чертовски хорошие новости! – прищурившись, бросил коммандер.
Глава 56
Четыре ничем не примечательные машины «Альфа-Ромео 155 Ти-Спаркс» мчались по виа деи Коронари с шумом, напоминающим рев двигателей взлетающего реактивного истребителя. В них находились двенадцать переодетых в штатское швейцарских гвардейцев. Все они были вооружены полуавтоматами Пардини и баллончиками с нервно-паралитическим газом. Кроме того, группа имела на вооружении три дальнобойные винтовки с парализующими зарядами, и к тому же в ее состав входили три снайпера, вооруженные оружием с лазерным прицелом.
Оливетти сидел на пассажирском месте головной машины. Полуобернувшись назад, он смотрел на Лэнгдона и Витторию. Глаза коммандера пылали яростью.
– Вы уверяли, что представите серьезные доказательства, но вместо них я получил эту чушь!
В замкнутом пространстве небольшого автомобиля Лэнгдон чувствовал себя страшно неуютно, но тем не менее он нашел силы сказать:
– Я понимаю вашу...
– Нет, вы ничего не понимаете, – прервал его Оливетти Голоса он не повысил, но нажим, с которым коммандер произнес эти слова, по меньшей мере утроился. – Мне пришлось забрать из Ватикана дюжину моих лучших людей. И это перед самым открытием конклава. Я сделал это для того, чтобы устроить засаду у Пантеона, полагаясь на слова американца, которого до этого никогда не видел и который якобы расшифровал смысл какого-то нелепого стишка четырехсотлетней давности. Вы понимаете, что из-за вас мне пришлось поручить поиск сосуда с антивеществом не самым компетентным людям?
Поборов искушение достать из кармана пятую страницу труда Галилея и помахать ею перед носом Оливетти, Лэнгдон сказал:
– Мне известно лишь, что обнаруженная нами информация указывает на гробницу Рафаэля, а его гробница, насколько мне известно, находится в Пантеоне.
Сидевший за рулем швейцарец радостно закивал и произнес:
